– А им тебя папа рекомендовал, Митюш. В том смысле, чтобы, наоборот, не снимали, как главного артиста. Он оператором еще дополнительно согласился, а не только тебя играть, и без всякой оплаты, если тебя совсем не будет.

– Отец? – переспросил Митька. – Отец так сказал?

– И отец, и мама Юлечка. Они с папой скоро поженятся опять, не слыхал?

– Зачем? – поразился Митька. – Они что, с ума там все посходили?

– Папа сказал, еще одного рожать будем, нового, – с серьезной интонацией в голосе пояснила бабуля. – Этот, сказал, – подонок, каких следует убивать, чтобы не лез в кинопроизводство, если ничего в нем не смыслит. Лучше уж, сказал, пусть Шуня снимется, а не этот Академик.

Митька открыл рот:

– Так он и про это знает?

Прабабушка поцокала языком:

– Митюша, это вовсе не важно. Важно, что я сама про все знаю больше других и одобряю тебя в полной мере. И еще, милый. Плюнь на них на всех, пусть себе рожают кого хотят, пусть Шуню снимают, черт с ним. Ты лучше козью морду Стефану сделай, чтобы разобрался, как следует, что сегодня где и почем берут. Мне, думаешь, картинок этих жаль? Да мне Стефанчика больше жаль, что он в искусстве, как и в делах ваших, так же дурно разбирается. – Роза Марковна перешла на агрессивный тон: – Удава кто тебе подставил? – И сама же ответила: – Он! А лоханулся кто? Ты! А отчего, спрашивается? А оттого, что не знает ни хера, как человека нормально валить, если тот личность. А Удав человек был – можешь мне поверить.

У Митьки пошли круги перед глазами, все спуталось и поплыло, словно космонавтские предметы на борту неведомого корабля, которым теперь управляла прабабка, Роза Марковна Мирская. Только зачем вот слова такие изрекла, которые, думал он всегда, она и знать никогда не знала, не употребляла сроду. Все больше «отнюдь», да «милейший, да „голубчик мой“.

И тут понял он, что кораблем-то она управляла всегда, давным-давно вертя рулем, словно простой сковородкой, так же ладно и прямоходно, как выкладывала когда-то шуструю затейливую строчку на семейном «Зингере» по краю дамского аксессуара…

– В общем, так, – подвела черту под базаром Роза Марковна, – поступим следующим образом: или он – я имею в виду Стефанчика – просит у нас прощения за все хорошее и полностью финансирует кинопроизводство… – Она выдержала паузу. – …Или ж мы с тобой падаем в обидку и строим ему козью морду. Все, время пошло! А времени – до конца месяца. Что берем, милый?

– Козла! – не задумываясь, выкрикнул Митька. – Козла берем, бабуль!

– Тогда встречай, – коротко сообщила прабабка и дала отбой.

Где-то в коридоре хлопнула дверь, но Митька не мог оторваться от кровати, он словно прилип к простыне, ставшей окончательно мокрой после разговора с бабулей. Затем он услыхал протяжное «м-м-м-ме-е-е!» И снова то же – «м-м-м-ме-е-е, м-м-м-ме-е-е!». Он в страхе дернулся раз, другой, но с тем же результатом – кровать и сам он сделались неразъемными. А козел этот, тряся мордой, все приближался и приближался к Митьке, трезвоня все громче и громче, и страх, что поднялся из-под прилипшей к телу кровати, обволакивал его все сильней и сильней, и теперь уже не только простыня, но и сам он стал мокрый весь, мокрый и липкий, такой же липкий, как и страх, такой же страшный, как и сама козья морда за дверью его съемного жилья…

Он распахнул глаза. В комнате было так же темно, как у слепого танкиста в черном танке ночью. Телефон разрывался от сигналов, и Митька догадался, что трубка рвется на части уже давно. Он включил свет и взял мобильник. На том конце был Стефан.

– Спишь все, Академик? – миролюбиво спросил он. – Проспать не боишься?

– Что случилось, Стефан? – вопросом на вопрос ответил Митька. – Времени сколько?

– Ладно, Мить, – Стефан перешел на деловой тон, – о времени потом. Есть дела поважней. Вот что, брат, – не давая своему воспитаннику опомниться, произнес он, – я тут обдумал наш последний разговор и, надо признаться, кое-что для себя извлек. Другими словами, Мить, я хотел бы с тобой потолковать и чем раньше, тем для нас обоих полезней.

– Старый вопрос, угадал? – спросил Митя.

– Угадал, – снова вполне миролюбиво согласился Стефан. – И вот что… Я думаю… – он слегка замялся. – Я думаю, что был не прав. Больше скажу – наверное, даже не очень по отношению к тебе справедлив. – В голосе его явно присутствовали нотки раскаяния, хотя так же видно было, что он пытается их скрыть. – Но ты и сам хорош, согласись! – внезапно поднял голос Стефан. – Какого черта девке подставился? В этом-то хотя бы я прав, а, Мить? Ну скажи – прав?

– Прав, – улыбнулся Академик, предвкушая мировую, и его немного отпустило. Особенно если учесть недавний ужас, что привиделся во сне и еще не до конца растаял.

– Значит, делаем так, – распорядился Стефан, понимая, что главный лед растоплен. – Пулей летишь ко мне, прямо сейчас, дальше садимся в тачку, едем в Барвиху, к купцу, разговаривать. Завтра – поздно, такие, как он, ждать не будут. Надо чего еще объяснять или ухватываешь тему? Да, фотки захвати обе, и кукушкину и бабехину. Добро? – И, не дав времени на ответ, оборвал разговор: – Жду!

Последней мыслью кунцевского бандита Дмитрия Мирского, после того как он съехал на первый этаж и повернулся, чтобы захлопнуть дверь лифта, было то, что бабуля, несмотря на мудацкий сон, была абсолютно права, разрешив матери и отцу рожать по новой.

«Неплохо бы, – представил он себе, – чтоб предки снова совпали по фазе да родили б кого вместе, вот смеху-то было б».

Потом сознание отключилось. Сразу, в один кратчайший миг, всего на долю секунды опоздав против звука негромкого хлопка, который получается обычно, если навернуть на штатного «Макарова» качественный самодельный глушак, тише фабричного. Впрочем, потом это можно было проверить отдельно: и сам «Макаров», и не свернутый с него глушитель так и остались лежать рядом с крепким и красивым телом правнука академика архитектуры Семена Мирского, которого жизнь самого заставила стать Академиком, правда, с противоположной от прадедушки стороны.

Убивать Митьку или не убивать – дело это Стефан обмозговывать стал еще до того, как узнал от него о серьезной неприятности, насчет девки этой, Бероевой, внучки Генераловой. Хотя и признался себе, что мысль такая носит, скорей, дежурный, или, иными словами, профессиональный характер, – как доказательный признак владения ремеслом, не более того. Как в кино говорят, в американском, – ничего личного, сэр.

Все говорило за то, что вполне можно обойтись без потерь. По наследству, уверен был, договорятся нормально, а что касается сопутствующей делу опасности и последствий на будущее, то он же первый сам притушить все заинтересован, поскольку главный в этом деле и есть. По крайней мере, участие самого Стефана недоказуемо по определению: кроме пары советов без свидетелей, ничего другого реального. Так что все-таки – не убивать.

Но это соображение относилось к более ранним, еще до разговора о ценах и прочем таком. Теперь – девка. В то, что внучка останется без ментовского внимания, не верилось, даже если допустить крайний случай – следствие забудет о ней в связи с отсутствием в городе. С другой стороны – что она может сказать? Видала, как Митя Мирский вмазывал жвачку в глазок Керенским. И что? Или…