Через несколько недель, когда врачам удалось «вернуть ему веру в свои немалые заслуги перед университетом», он снова стал «намного общительнее и спокойнее». Психиатры сочли, что «освобождение от груза обязанностей и ответственности» вкупе с приливом энергии, который давали инъекции тестостерона, позволило ему довольно быстро восстановить уверенность в себе, и из больницы его выписали уже через месяц[190].

На какое-то время у прадеда наступило пусть частичное, но улучшение. Он вернулся к преподаванию и возобновил научную работу. Несколько лет он вроде бы чувствовал себя хорошо, полноценно и успешно трудясь.

А потом пошел вразнос.

На факультетском собрании 22 января 1953 г. он был, по свидетельству коллег, «напряженным», «угнетенным» и «беспокойным». Весной депрессия набрала силу, тревожность возросла, работать он больше не мог. Больше всего домашних, как сообщала жена, пугали «вопли», с которыми он расхаживал по дому. «Боже, забери мою душу! – стонал он громко. – Сегодня конец всему, конец всему. Не надо было мне поддаваться». Почувствовав, «что перестает владеть собой», он экстренно обратился к доктору Ли, который снова рекомендовал ему лечь в клинику. 5 мая 1953 г. он в третий раз за пять лет поступил в Маклин.

На психиатрическом обследовании при поступлении он сильно нервничал и заметно стыдился своей тревожности и депрессии[191]. К тому времени у него уже наблюдались симптомы обсессивно-компульсивного расстройства, как бы мы его сегодня назвали: он постоянно мыл руки, по много раз в день брился и менял рубашки.

Поскольку в прошлые разы депрессия вроде бы отступала под воздействием уколов тестостерона, врачи решили увеличить дозу. Однако на этот раз «вызываемое тестостероном ощущение благополучия» оказалось бессильно. Психиатры рассудили, что терапевтическими беседами и медикаментами здесь уже не справиться.

19 мая Честер Хэнфорд начал свой первый курс электрошоковой терапии у Кеннета Тиллотсона[192]. На каждом сеансе Честеру давали снотворное и плотно пристегивали к кушетке. Санитары прикрепляли электроды к разным участкам тела, вставляли в рот капу, чтобы пациент не откусил себе язык, и включением рубильника подавали заряд в несколько сотен вольт, от которого тело на кушетке билось в конвульсиях.

Каждый сеанс вызывал у Честера некоторую спутанность сознания и легкую головную боль – распространенные последствия электрошока. Однако уже через день после первого сеанса он сообщил врачам, что чувствует себя намного лучше. Несколько дней спустя назначили второй сеанс. После этого нянечки в отделении отметили, что он стал «спокойнее, добродушнее и общительнее». Он перестал сетовать на свои проблемы и заметно меньше тревожился. Неделю спустя, после третьего сеанса, он стал совсем другим человеком: «выглядел здоровым», нормально спал и ел, «много смеялся». Нянечки находили его «не таким перепуганным, как при поступлении», он перестал «спрашивать разрешение на каждый чих». Честер начал проводить много времени в гимнастическом зале с другими пациентами, играл в бадминтон и боулинг, хотя прежде на сеансе у психотерапевта отзывался об этих занятиях как о недостойных 60-летнего гарвардского профессора. Похоже, что электрошок вернул ему (или вселил в него) радость жизни.

После четвертого сеанса, 2 июня, он уже считал себя «успокоенным» и готовым вернуться к работе. Жена, часто навещавшая его в больнице, изумлялась: муж, сообщила она психиатрам, «стал совсем как много лет назад». И сам Честер говорил врачам, что теперь «больше похож на себя». Поразительно напоминает сказанное Питером Крамером в книге «Слушая прозак»: пациенты 1990‑х гг., начинавшие по его назначению принимать прозак, тоже становились, по их собственным словам, «больше похожи на себя».

Как действует электрошоковая терапия, мы по-прежнему понимаем слабо. Электрошок можно уподобить перезагрузке компьютера сочетанием клавиш Ctrl + Alt + Delete: он перезагружает настройки нейронной операционной системы. Статистика результативности впечатляющая. И хотя в 1970–1980‑х гг. этот метод практиковать перестали – отчасти из-за экранизации «Пролетая над гнездом кукушки» Кена Кизи, где персонаж Джека Николсона убедительно продемонстрировал варварский характер процедуры, – современные исследователи предполагают, что электрошок мог бы обеспечить более высокий процент излечившихся от сильной депрессии, чем любые медикаменты и терапевтические беседы. Опыт моего прадеда тому подтверждение, пусть и непродолжительное.

Разве это не самое убедительное доказательство того, что тревожность и депрессия действительно, как утверждали еще со времен Аристотеля, «воплощены» в теле, в материи? Когда Честер Хэнфорд в третий раз оказался в психиатрической клинике, врачи оставили попытки вылечить его терапевтическими беседами и психоанализом – его закосневший характер сопротивлялся любым методам «компенсации». Зато пропущенный через мозг и перезагружающий нейронные связи разряд в несколько сотен вольт справлялся на ура. После четырех сеансов электрошока главврач отметил у Честера «колоссальные улучшения».

9 июня 1953 г., примерно через месяц после поступления в больницу, жизнерадостного Честера выписали, вверив заботам жены. Супруги тут же отбыли на отдых в штат Мэн, где впервые за много лет Честер с радостью предвкушал начало учебного года и встречу с новыми студентами.

Жаль, что нельзя закончить историю Честера на этой оптимистичной ноте. Увы, со временем тревожность вернулась, и ему пришлось уйти из университета. В 1950–1960‑х гг. он регулярно ложился в больницу Маклина, а потом в Новоанглийскую больницу Диконис в Бостоне, лечиться электрошоком. В какой-то момент он чуть не погиб от слишком сильного сочетания лекарств. В конце 1950‑х гг. был период, когда страхи и сомнения измучили его настолько, что врачи подумывали о префронтальной лейкотомии, то есть частичной лоботомии. (В конечном итоге от операции отказались.)

Остаток своих лет он не жил, а худо-бедно существовал. Временами он чувствовал себя нормально, временами нет. Но даже в плохие периоды он старался держать себя в руках, сохраняя видимость приличий. Мама помнит, как в середине 1960‑х гг. в доме Хэнфордов в Западном Массачусетсе устраивался летний прием. На встречу собирались родственники и друзья со всей Новой Англии. Весь день из комнаты Честера доносились стенания, и мама содрогалась при мысли, каким дед предстанет перед гостями – если вообще предстанет. Однако когда с наступлением сумерек началось торжество, дед спустился вниз вполне светским и даже общительным хозяином. А на следующий день снова лежал в комнате стонущим клубком.