Но как обычно бывает при противостоянии, первопричины скрываются за личиной демагогии. Эллины не требовали для себя бытовых привилегий, не претендовали на весомость их слова при решении общинных проблем, то есть на равноправие с апостолами, а прикрывали все эти устремления к власти, ко главенству при распределении материальных благ религиозными разногласиями: эллины выступали за полный отрыв от иудаизма, и они, вопреки фактам, стремились большую часть вины за распятие Иисуса взвалить на фарисеев и саддукеев — мысль эту они внушали не только членам общины, но выносили ее в синагоги и, главное, в пещеры, где обвинения в адрес служителей Храма Господня воспринимались особенно благосклонно. Даже со злорадством.

Вождем этой оппозиции, ее рупором стал умный пропагандист из эллинов Стефан. Его авторитет возрастал с каждым днем, Иаков же с апостолами теряли свой вес. Так не должно было, по их мнению, продолжаться дальше, но защитительных мер, они никак не находили. Тем более что Стефан был не одинок. Все чаще и чаще доходили до апостолов слухи, будто Савл-Павел, в недалеком прошлом яростный гонитель отступников от непорочного иудаизма, надежнейший агент синедриона, провозгласив себя апостолом, получившим этот сан от самого Иисуса, теперь яростно осуждал косность законов Моисея, превосходя в подобных проповедях даже самого Иисуса, ссылаясь между тем только на его имя, проповедуя только его именем, именем Бога Сына.

Это окрыляло Стефана, и он от противоречий в отношениях к верованию открыто встал на путь борьбы с несправедливостью, подняв даже бунт общинных эллинов. Апостолам виделся лишь один выход: вон из общины и Стефана, и его сторонников, но их сдерживало сомнение, не станет ли эта мера основанием для полного раскола, не наступит ли тогда смерть общины? И вот тут тайный перст указующий нацелил апостолов на мирный исход бытовой разноголосицы — избрать семерку распределителей общей казны во главе со Стефаном.

Ловкий маневр, угодный всем общинникам. Собрание определило: апостолам не отвлекать себя заботой о столах в ущерб главному — Слову Божьему; общественной же кассой ведать диаконам Стефану, Филиппу, Прохору, Никодиму, Тимону, Пармену и Николаю Антиохийцу, обращенному из язычников. После этого вроде бы все улеглось, но не отступились тайные покровители общины назаретянской, они твердо намерились преподать урок слишком строптивым. Стефану определили суд синедриона и побитие камнями до смерти. В лжесвидетелях недостатка испытывать не пришлось, сразу нашелся и обвинитель.

Схватили Стефана, когда он, как обычно, ничего не подозревая, вошел в Иерусалимский храм, чтобы проповедовать именем Христа, и тут храмовая стража с палками. С ними еще и пара священнослужителей.

— Ты кощунствуешь, вознося Дух Святой выше Господа Авраама, Исаака, Иосифа, Моисея, выше Господа, избравшего наш народ священным!

Стефан несказанно удивился, еще не понимая всего трагизма своего положения. Осенены Святым Духом в первую очередь двенадцать апостолов, и они открыто об этом говорят и в Храме Господнем, и в синагогах. Их арестовывали за это, но тут же отпустили, не увидев, значит, ничего кощунственного в их Глаголе Божьем, в их деяниях, ибо проповедовали они именем Мессии, именем Иисуса. В чем же смогут обвинить его, Стефана, тем более, что он нисколько не отступает от проповедей Иисуса о Царстве Божьем на земле для всех человеков, а не только для избранного народа, а именно это есть главное в Живом Глаголе Божьем: свобода, равенство и братство для всех, но особое внимание в первую очередь заблудшим. А вот апостолы, вроде бы верные ученики Иисуса, стали упускать это из вида, и обвинению в первую очередь достойны они, а не он — Стефан.

Его тем временем завели в комнату допросов, с дощатой перегородкой и горящей свечой, начались перекрестные вопросы, которые не только удивляли Стефана, но и возмущали его. Он все более и более понимал, что обвиняют его в так называемом соблазнительстве, а приговор за это известен — побитие камнями или усекновение головы; но, понявши это, он не сник, ибо был уверен в своей правоте, в своей чистой вере, напротив, наполнился решимостью постоять за себя, за святую веру в Сына Божьего Иисуса Мессию, испившего Жертвенную Чашу до дна ради того, чтобы Отец Небесный озарил грешную землю Святым Духом. Он так и ответил вопрошающим священнослужителям:

— Да, верую в Бога Всевышнего, в Сына Его и Святой Дух, ниспосланный людям земли всех стран.

Священнослужители спешили, ибо знали об уже собравшихся членах синедриона вершить суд, поэтому больше не стали задавать вопросы Стефану, а повелели ему:

— Пошли! Суд определит степень твоей вины!

— Я — безвинен!

— Ну-ну…

Первое слово обвинителю. Наговорил он такое, что хоть в петлю полезай. За ним — лжесвидетели. Без зазрения совести утверждают:

— Он возносил хулу на законы Моисея. На Законы, которые определил Господь наш в завете своем для избранного народа. Он поносил всячески Храм Господен и его священнослужителей. Мы слышали это. Еще он проповедует слово Иисуса из Назарета, будто тот грозился разрушить Святой Храм и переиначить веру, которую Господь заповедовал нам через Моисея.

Слово защитнику. Тот начал мямлить о чем-то невнятном, и Стефан, хотя и с трудом, уловил его главную мысль: обвинители и свидетели правы, поэтому он, защитник, не может без оговорок встать на сторону подзащитного и сказать, что он безвинен.

Великая подлость. И тогда заговорил сам Стефан, не испросивши позволения у первосвященника. Заговорил с такой страстностью, что тот не осмелился остановить самолично взявшегося защищать себя. А Стефан напрочь отметал все обвинения в его адрес, приводя факты из заветов Бога с праотцами, вычленивая именно то, что его оправдывало, закончил же свою оправдательную речь ссылкой на обращение Моисея к сынам Израиля после завета с Господом:

— Пророка воздвигнет вам Господь Бог ваш из братьев ваших, как меня, его слушайте. Вот он — Мессия. Иисус из Назарета. Его воздвиг Господь Бог по слову своему, и не он ли нес людям Глагол Всевышнего: небо — престол мой, и земля — подножие ног моих; какой дом созиждите мне или какое место для покоя моего? Не моя ли рука сотворила все сие? Разве не в этих словах звучит благодать Бога, разве не виден в них Святой Дух, который снизошел на Сына его Иисуса, а через него на всех тех людей, кто уверует в Христа? Вы же, жестоковыйные, люди с необрезанным сердцем, противитесь Духу Святому! Кого из пророков не гнали отцы ваши, как гоните сегодня вы?! Я же проповедую именем Иисуса Мессии, ныне вознесшегося к Отцу Своему! Так в чем же моя вина!?

— В отступничестве от Законов Моисея! В соблазнительности к отступничеству от него! — рубанул первосвященник, и тут же в зал суда торопливо вошли стражники Храма и повели Стефана к месту казни, за стены города, где уже ждала его толпа исполнителей приговора суда.

Когда в Стефана полетели первые камни, его словно озарила страшная догадка: он проповедовал, как и апостолы, именем Иисуса, именем Мессии, но почему смерть определена только ему?

Ответ не успел родиться — увесистый булыжник угодил Стефану в голову, и он потерял сознание. Унес с собой в могилу Стефан мысль свою, хотя и нечеткую, о двойном подходе, удобном для власть имущих: избавляясь от наиболее рьяных общинников, возвеличивать апостолов, не очень-то перечащих сильным мира сего. Только, если быть откровенным, в озарении Стефана нет ничего нового: двойной стандарт существовал всегда и вряд ли человечество сможет избавиться от него до второго пришествия.