– Удачи тебе, мой доблестный рыцарь.

А потом, уже сидя, сказала в открытое окошко:

– Лиза еще не знает, какая она счастливая. Я бы на твоем месте поскорей сообщила ей об этом.

Морин назвала шоферу адрес, и такси аккуратно вписалось в поток движения. У Джордана сжалось сердце, когда он, провожая взглядом желтую машину, знававшую лучшие времена, подумал, что в судьбе Морин все эти события ничего не изменили.

Морин Мартини уйдет из его жизни так же, как вошла в нее.

Одна.

Близился вечер, когда Джордан со шлемом в руке и сумкой на плече стоял, как изваяние, у дверей Лизиной палаты. Пробегавшая мимо сестра поглядела на него удивленно: вчера вроде не было тут памятника, а сегодня поставили.

Джордан, приподняв одну бровь, улыбнулся ей.

Девушка резко отвернулась и скользнула дальше по коридору в своей белой робе, вскоре поглощенной белизной стен.

Джордан долго стоял перед дверью, не решаясь постучать. У него все не выходили из головы слова Морин, ее краткий и страстный урок, который ей самой преподала неумолимая жизнь.

Она – твоя любовь, Джордан. Любовь так трудно найти и так легко потерять…

Наконец он решился и тихонько стукнул в дверь.

И, лишь дождавшись разрешения, повернул ручку.

Лиза сидела в кровати, откинувшись на подушках. Капельницу уже убрали; на локтевом сгибе остался синяк. Волосы у Лизы были распущены, а лицо, утратив бледность, приобрело привычный оливковый оттенок. Хотя в предзакатном свете, лившемся из окна, Джордану показалось, что глаза сожрали пол-лица.

Она удивилась его приходу и машинальным, чисто женским жестом пригладила волосы.

– Привет, Джордан.

– Привет, Лиза.

Наступившее молчание было похоже на прозрачное стекло, сквозь которое все видно, но ничего не слышно. Ни она, ни он не находили слов, чтобы вернуть голос друг другу. Лиза обрадовалась, что рядом уже нет монитора, регистрирующего ее сердечный ритм.

– Как ты? – задал он глупый вопрос.

– Хорошо, – последовал глупый ответ.

Лиза опомнилась первой и кивнула на экран телевизора, который работал с выключенным звуком.

– Только что передавали новости. Вы с этой девушкой, Морин Мартини, настоящие герои дня.

Она изо всех сил старалась говорить нейтральным тоном и все-таки, произнося имя, невольно понизила голос. Теперь Лиза знала, кто она, но Морин все равно осталась для нее девушкой, которую обнимал Джордан в тот вечер возле Мясного рынка.

– Может, когда-нибудь я буду гордиться. А сейчас мне бы хотелось поскорей об этом забыть. Что до Морин…

Лиза ощутила укол ревности, слыша, с какой теплотой он выговорил это имя.

Джордан отошел к столу, положил на него сумку и шлем.

– Помнишь Коннора Слейва, того певца, которого вместе с невестой похитили и убили в Италии? Еще наш сосед снизу все время слушает его песни.

Теперь у нее сжалось сердце от слова «наш». Всего один слог, а в нем целый мир, который она утратила.

– Так вот, его невестой была Морин.

Джордан уселся на алюминиевый стул, осторожно прислонил к спинке забинтованное плечо.

– Я теперь могу вернуться к собственной жизни. Не знаю, какая жизнь ждет ее, но надеюсь, она когда-нибудь сможет забыть и стать счастливой.

И не только она.

Лиза указала ему на экран:

– Смотри, твой брат.

Джордан повернул голову к телевизору. На экране появился Кристофер в окружении микрофонов. В здании ратуши начиналась его пресс-конференция. Он был один перед целым залом корреспондентов, как тореро перед быком. Оператор дал его лицо крупным планом, и Джордану стало жаль брата. За время, прошедшее после убийства сына, Кристофер постарел на десять лет. Судя по всему, он в этот раз отказался от услуг гримера, которого непременно приводила к нему перед каждым выступлением его имиджмейкерша.

Лиза взяла пульт и включила звук точно в момент, когда мэр Кристофер Марсалис начал говорить.

Уважаемые дамы и господа! Прежде всего хочу вас поблагодарить за столь репрезентативное присутствие. Это облегчает и в то же время осложняет мою задачу.

Кристофер выдержал паузу, и в зале воцарилась напряженная тишина. Джордан хорошо знал эту способность брата оттягивать на себя общее внимание – она у него не выработанная, а врожденная. Но теперь голос его звучал устало, в полном соответствии внешнему облику.

Полагаю, вы в курсе трагических событий, потрясших весь город, и мою семью в частности. Потеря сына не проходит для человека бесследно. Помимо скорби, она заставляет задуматься о том, как и для чего ты живешь. Я с горечью сознаю, что в моем стремлении стать сначала политиком, потом мэром, забыл о том, что я, прежде всего, отец. И в результате я теперь не в состоянии ответить на вопрос, который каждый из вас вправе мне задать: «Как же ты позаботишься о наших сыновьях, когда не смог уберечь своего?» Поэтому и по другим причинам личного характера я слагаю свои полномочия после срока, необходимого для избрания нового мэра. Но прежде чем оставить вверенный мне моими согражданами пост, хочу восстановить справедливость в отношении моего брата, лейтенанта нью-йоркской полиции Джордана Марсалиса. Несколько лет назад, защищая мою репутацию, он взял на себя вину за совершенный мною проступок. Я позволил ему это сделать, чего никогда себе не прощу. Помню, он сказал мне в тот злосчастный вечер: «Хороший мэр важнее хорошего полицейского». Заслуга в раскрытии недавних преступлений принадлежит исключительно Джордану, и теперь я вынужден ему возразить: «Хороший полицейский важнее мэра, который не достоин им быть». Надеюсь, город учтет это и если не вернет ему прежнее звание, то хотя бы не откажет в заслуженном уважении.

У меня все. Решение о моей отставке окончательно и бесповоротно. Дамы и господа, благодарю за внимание.

Кристофер повернулся спиной к возбужденному гомону зала и скрылся за дверью в глубине его.

Лиза взяла пульт и вновь заставила телевизор умолкнуть.

Потом с неуверенной улыбкой взглянула на Джордана.

– Я рада за тебя.

Джордан махнул рукой.

– Да мне уже все равно. А вот за него я рад. Не всякий решится на такое публичное самобичевание. Он решился, и я уважаю его за это.

Помолчав, Лиза кивнула на его сумку и шлем, которые все время маячили у нее перед глазами, как она ни старалась на них не смотреть.

– Уезжаешь?

– Лучше поздно, чем никогда.

Лизе не хотелось, чтобы он смотрел на нее вот так, в упор. Лучше б он сразу ушел и представился ей на мотоцикле, с каждой минутой увозящем его все дальше от нее, потому что в самой дальней дали он был бы к ней ближе, чем сейчас.