Выслушав исповедь мамаши, она пообещала прийти на Фурштатскую. Ночь накануне исторического события, она решила провести в квартире Василия.

Спала, конечно, неспокойно, постоянно казалось, что кто-то открывает входную дверь и, хотя замок был у нее заблокирован изнутри, галлюцинации не оставляли. Пожалуй, в домике на окраине рыбацкого поселка она чувствовала себя увереннее. Может быть, потому что рядом был верный друг Жучка, а под рукой всегда наготове пушка двенадцатого калибра. Тем не менее, ночью ее никто не потревожил.

Когда Женя вошла в зал с букетом белых роз поняла, почему на ее присутствии настаивала мать. Кроме жениха и невесты не было никого, если не считать какого-то худощавого, лишь местами молодого мужчины стоявшего поодаль, и по виду которого было не понять, имеет ли он какое-нибудь отношение к происходящему. Когда вошла Женя, еще ничего не происходило. Мать постоянно беспокой но озиралась, а когда увидела дочь, словно перевела дух.

На этот раз будущий отчим не выглядел бродягой, его доставили на место свершения очередной, может быть последней глупости отмытым, выбритым, отглаженным, в черном костюме и белой рубашке, с галстуком. Как положено. Правда, всю церемонию он стоял, не шелохнувшись, словно парализованный. На матери было светлое платье средней длины, белые туфли на шпильках и в аккуратно уложенных волосах какая-то заколка, напоминающая букетик цветов. Она и была отличительным знаком, по которому можно было предположить, что это невеста.

Процедура регистрации к счастью была короткой. Женя еще не успела толком осмотреться, как из двери вышла сухощавая служащая, с ничего не выражающими глазами, прочитавшая, как отче наш, короткие наставления молодой семье и без каких либо пауз завершившая миссию сбором подписей.

Из-за зала, правда, выходили все же под марш Мендельсона, загремевшего из скрытых динамиков и оборвавшегося едва «молодые» перешагнули порог в обратном направлении.

Уже на лестнице Женя присмотрелась к новоявленному отчиму, и сначала ей показалось, что он пьян, но, потом, усомнилась в этом. Он больше напоминал перепуганного насмерть человека, который вообще не понимал, как и зачем его сюда занесло. Дворцовая роскошь, вероятно, вызывала у него желание поскорее слинять в родные трущобы или забиться в первый попавшийся подвал. Выпив в банкетном зале фужер шампанского, он, однако, начал понемногу приходить в себя, взгляд его стал более осмысленным и, узнав, наконец, Женю кивнул ей. Она невольно улыбнулась.

Мужчина, стоявший в стороне, все же оказался участником события. Тоже художник, только более молодого поколения (видно изображающего в натюрмортах не бутылки с алкоголем, а шприцы с погнутыми иглами). Понаблюдав за ним, несколько минут, она подумала, что, скорее всего, погорячилась. Впечатление тот производил благоприятное, хотя кроме пары слов пожелания не произнес ничего.

Женя, вслед за коллегой отчима поздравила молодоженов, поцеловала обоих в щеки и хотела, было, исчезнуть, но мать, стиснув ей под столиком руку, зашептала, что она должна поехать с ними, на их квартиру. У них совсем безобидный праздничный обед, без спиртного – с одним шампанским. Женя согласилась, чтобы убедиться, что мать будет жить в человеческих условиях…

Квартира оказалась куда более просторной, чем их однокомнатная в Купчине, и с высокими потолками. Правда, сначала она показалась ей немного темноватой, но когда раздвинули шторы, картина изменилась к лучшему. Здесь же она выяснила, что он был когда-то женат, но так давно, что уже не помнит на ком. Детей у него, слава богу, нет, и близких родственников не осталось. Друзей, еще в молодые годы разнесло по свету…

Маманя, пока сидела за столом, любовалась белыми розами, подаренными дочерью, поправляла отдельные бутоны. Словно президент на венке, возложенном к памятнику.

Во время «художественной части», когда в углу забубнил магнитофон, Алла Ивановна подсела к дочери и принялась наставлять ее, как вести домашнее хозяйство. По ее словам мужика держать надо не только хорошей и своевременной кормежкой, но и создавать в квартире уют. Самое главное в квартире всегда должно сиять. А самое главное, конечно, унитаз и кухонная плита. Это они создают ощущение чистоты и порядка. Женя, во все глаза смотрела на мать. Эту теорию она слышала с детства.

Уже у порога Евгения, обернувшись, увидела какие-то испуганные глаза матери, неловко обняла ее за плечи и шепнула в ухо:

– Прости!

Алла Ивановна мотнула головой.

– Это ты должна меня простить!

Прежде чем отправиться в Купчино, Женя зашла в квартиру Василия. На вторую половину дня у нее был вызван специалист из жилищной конторы. Замки уже были куплены, и оставалось их только заменить.

Она вошла в прихожую и первым делом убедилась, что шарф висит на прежнем месте. Хотя, по ее логике воровки в Питере нет но, переступая порог, Женя каждый раз испытывала необъяснимое напряжение.

Плотник явился с небольшим опозданием, но с замками возился дольше, чем рассчитывала Женя и она уже стала подумывать, не заночевать ли здесь. В последний раз, выйдя на площадку, чтобы определиться в решении окончательно, она посмотрела на мужичка, ковырявшегося с замком, хотела, было, спросить, долго ли он еще здесь провозится, как почувствовала что они не одни. Женя повернулась и обомлела. На предпоследней ступени лестничного пролета стояла Лариса. В распущенных волосах, сбоку, по блескивала мелкими бриллиантами золотая бабочка. Что-то в ее облике показалось Жене патологически неприличным.

– Некуда деньги девать?! – ухмыльнулась гостья. – Можете взять.

Она запустила руку в сумочку и швырнула ключи к ногам Жени, потом повернулась и стала спускаться вниз. Демонстративно не торопясь.

Женя, сначала оторопела, потом бросилась в квартиру, пробежала зачем-то по комнате, затем метнулась обратно в прихожую, сорвала шарф и снова выскочила на площадку. Лариса уже была пролетом ниже.

– Эй, сучка! – окликнула ее Женя.

Сучка подняла голову.

– Забери свою трипперную тряпку. Нечего по квартирам разносить заразу.

Женя швырнула шарф в ее сторону, но он не долетел до лестницы и, кружась, медленно осел на площадку нижнего этажа.

Лариса словно окаменела на секунду, зло хохотнула, но ничего не ответила, видимо вид взъерошенной, готовой к прыжку Жени развеселил ее.

Только когда дверь подъезда захлопнулась, Женя разжала пальцы, которыми вцепилась в перила и шагнула обратно.

– Так что, ставить? – непонятно почему спросил плотник.

– Делай, что тебе сказано, – отрезала Женя и, отшвырнув ногой ключи, вошла в квартиру.

Теперь она, уже не колеблясь, сгребла из секретера всю пачку фотографий, сложила их горкой в эмалированный таз в ванной комнате и подожгла. Только когда горка густо задымила, она почувствовала подобие раскаяния. Какое она имела право на такой вандализм? То, что это предложил Василий, ничего не значило. Он, наверняка рассчитывал на ее благоразумие, какую-то порядочность, или как там это все называется? Проявила себя!