По ночному времени князь был нынче в статском сюртуке. Выбравшись из экипажа, он прямиком направился к Ландсбергу.

– А я, знаете ли, не утерпел до двух пополуночи, раньше решил приехать. И вы тут уже? Молодцом, Ландсберг! Ну как? Что с работами?

– Только что приехал, ваше сиятельство, второй проход осмотреть не успел. Работы движутся изрядно, однако нуждаются в поправке. Стойки забиты под доски кое-где неплотно, висячие пласты породы не убраны.

– Давыденков где? Сказали ему?

– Не успел, ваше сиятельство…

– Позвать немедленно! Единым духом чтобы был тут! Ну а пока что скажете, Ландсберг?

– Позвольте прежде осведомиться – а который теперь час, ваше сиятельство?

– Четверть второго.

– Если темпы работ сохранятся до утра, и все огрехи в укреплении свода будут устранены, то утром, не позднее десяти часов, надеюсь, смогу с точностью доложить вам о перспективе успешного завершения работ, ваше сиятельство!

– Дай-то Бог! Дай-то Бог! – перекрестился Шаховской и грозно повернулся к почтительно молчащим чиновникам и десятникам. – Чтобы слушались нового инженера, господина Ландсберга! Его слово – мое слово, понятно? Да-с! Кстати, а вы, Ландсберг, часов, кажется, не имеете? Они вам необходимы!

Князь полез было за своим брегетом, однако в последний момент передумал. Поманил пальцем ближайшего надзирателя:

– Эй, как тебя! Где твои часы? Ну вот что, любезный: передай-ка их господину Ландсбергу. А сам завтра зайдешь к счетоводу в округ и скажешь, что я велел справить тебе за счет казны другие…

– Как прикажете, ваше сиятельство. Тока позволю себе обратить ваше внимание, что эти часики мне в пять с полтиной обошлись в прошлом годе…

– Пять с полтиной? Хо-хо, здоров заливать, братец! – усмехнулся Шаховской и тут же покосился на Ландсберга. – А, впрочем, не знаю. Очень может быть. В общем, скажешь в конторе…

– Право, мне неудобно, ваше сиятельство, – начал возражать Ландсберг. – Лишать человека часов…

– Пустое, Ландсберг! – махнул рукой князь. – Этот, как его… даже в прибыли, по-моему, останется. Пять с полтиной, хм! А вы, голубчик, у меня на жалованье пока не состоите! Ни средств, ничего-с… Вот погодите, Ландсберг, погодите! Если мы поладим, я вас так устрою, что все завидовать будут!

Покрутившись возле горы Жонкьер еще немного и раздав немало грозных обещаний распорядителям работ и каторжникам, Шаховской, наконец, отбыл домой. Ландсберг же, поразмыслив, решил никуда отсюда не отлучаться: темпы работ после появления всесильного князя явно возросли, и к рассвету можно было бы наверняка произвести съемку местности и сделать необходимые тригонометрические измерения.

Под утро к Жонкьеру прибыло пять подвод со свежесрубленными, только из тайги, стойками: распоряжение князя насчет немедленной заготовки недостающих лесоматериалов выполнялось неукоснительно. Отойдя к штабелям ранее завезенных досок, Ландсберг прикинул: теперь всего должно хватить.

Сегодня он, как никогда остро, почувствовал свою обособленность и пустоту вокруг. Он был чужим и для арестантов, и для тюремного и окружного начальства. И те и другие не считали его ровней себе.

Каторжные рабочие, беспрестанно понукаемые начальством, трудились без перерывов. Единственно, что позволили им десятники – так это развести в сторонке костерок и наскоро, по пять-шесть душ, «баловаться» пустым кипятком. Подумав, Ландсберг решил попробовать наладить отношения с каторжными, и решительно направился к костру. При его приближении шестеро рабочих, жевавших хлебные пайки, замолкли, двое даже попытались встать.

– Погреться разрешите, ребята? – нарочито бодро поинтересовался Ландсберг, присаживаясь у огня на корточки. – Что-то под утро совсем холодно становится!

Сказал последнюю фразу, и сразу пожалел: от халатов и рубах рабочих валил пар. Арестанты же немедленно отреагировали:

– Кому холодно, а кому, как лошадям запаленным, жарковато…

– Ты потаскай-ка лесины, как мы – тож погреешься, мил человек… Али тебя его благородием звать должно?

– Ага, и вставать, и шапку ломать! – зло хмыкнул кто-то из темноты.

– Что ж вы такие колючие, братцы? – попробовал сгладить напряженность Ландсберг.

– Станешь колючим, как в каторге спину с наше наломаешь! – зло бросил один. – Тебе-то, небось, фарт! Ходишь рядом с начальством, ручкой указываешь, распоряжения даешь!

– А что толку, что ён рядом с начальством держится? – словно не замечая Ландсберга, изрек второй. – Скока не крутись рядом, сколько жопки барские не лижи, все одно ровней начальству не станешь! Каторга, брат! Не считает начальство нашего брата за людёв, так-то!

– Та-а-ак! – покивал Ландсберг. – Не получается, стало быть, у нас с вами людского разговора… Ну, что ж… насильно, как говорят, мил не станешь. Спасибо, ребята, за приют и ласку, пойду уж…

Ландсберг легко поднялся на ноги, пошел от костра в сторону, попутно заметив кривые ухмылки надзирателей и презрительные их взгляды в его сторону. Нелегко, ох, нелегко ему придется на каторжном острове!