– Я буду скучать по ним. Особенно по дяде Драму. Он так весело играл со мной. – Чарли вдруг оторвался от материнской груди и положил свою руку на ладонь. – Но ты тоже не забывай о том, что они смотрят на нас сверху. Кэт говорит… – Мальчик оборвал себя на полуслове и сконфуженно умолк.

– Что, если нам с тобой отправиться в Аделаиду? В гости к бабушке Эдит? – спросила у сына Китти, отчаянно пытаясь сохранить самообладание. Ведь получается, что это не она утешает ребенка, а ее четырехлетний сынишка утешает ее.

– Нет. – Чарли слегка наморщил носик. – Я лучше останусь здесь с Кэт и с Камирой. Они ведь наша семья.

– Да, мой мужественный мальчик. Ты прав. – Китти слабо улыбнулась. – Они действительно наша семья.

«Драммонда больше нет!»

Китти рывком села на постели, очнувшись от очередного ночного кошмара. Пришла в себя и поняла, что страшный кошмар, приснившийся ей, вовсе не кошмар. Это – явь… То есть что-то ужасное ей действительно снилось, но вот она проснулась, а ужас все равно остался. Это она проснулась… А вот Драммонд уже никогда не проснется.

«И Эндрю тоже. Подумай хоть раз и о своем муже. Ведь он тоже погиб… Он мертв…»

А может, это она мертва? И все в ней омертвело навсегда. Наверное, поэтому ее душат все эти кошмарные сновидения. Душа ее горит, словно в аду, страдая за все то, что она натворила.

– Пожалуйста, Господи, не отправляй меня в ад. Я не хочу…

Китти закрыла лицо руками и, уткнувшись в подушку, дала волю слезам. Впрочем, слез не было. Она рыдала без слез, выла, словно раненый зверь, изливая в этих приглушенных воплях всю свою нестерпимую боль.

Эндрю… Разве он заслужил такое вероломство с ее стороны? Ведь он же любил ее. Любил так, как мог, как умел любить… Да, его ласки не доставляли ей никакого удовольствия. Не возбуждали ее. Ну и что из того? Разве это сейчас имеет хоть какое-то значение? Разве вообще имеет значение хоть что-то?

– Все пустое, все пустое… Я… – Китти судорожно затолкала в рот кусок простыни, чтобы не закричать во весь голос. – Я – шлюха, мерзкая потаскуха… Подзаборная тварь, вот кто я на самом деле! Ничем не лучше своего отца! Я не смогу жить с этим грузом! Я ненавижу саму себя! О боже! Что же мне делать?

Она поднялась с кровати и стала расхаживать по комнате, не переставая трясти головой из стороны в сторону.

– Я не могу жить! Я не могу жить!

– Миссис Китти, пойдемте на улицу. Давайте прогуляемся по двору.

У нее все плыло перед глазами, мелькали какие-то разноцветные пятна, похожие на всполохи пурпурно-алого света. Рука крепко обняла ее за плечи и повела вниз, к дверям. А там они медленно побрели по садовым дорожкам. Свежая красная земля под ногами, которую Фред разбросал недавно, очищая дорожки от грязи, была еще влажной. Китти даже показалось, что она ступает по лужам крови.

– Я хочу кричать. Я должна кричать!

– Миссис Китти, вот мы сейчас идем с вами по дорожке… под нами земля. А мы поднимем головы и посмотрим вверх, на небо, и увидим их. Они сейчас тоже смотрят на нас.

– Я убила их обоих. По-разному, да. Но убила. Спала с мужчиной, который не был моим мужем. С братом-близнецом своего мужа. И я любила его! Господи, помоги мне… Да, я его любила всем сердцем! Я и сейчас продолжаю любить его…

Китти опустилась на колени.

Камира осторожно приподняла ее подбородок.

– Не нам решать свою судьбу. Понятно? Ее решают там, на небе, – рассудительно сказала она. – Я знаю, вы любили его. Я его тоже любила. Но мы с вами его не убивали, миссис Китти. Нет! Такие плохие вещи… Они ведь случаются в нашей жизни. Я видела много плохого. А они, эти несчастные, у них хоть здесь была хорошая жизнь. Всякая жизнь имеет свое начало и свой конец. И никто не властен изменить это.

– Да, никто не властен, ты права. – Китти уткнулась головой в колени и заплакала. – Никто не властен изменить это…

Она плакала долго и безутешно. Но вот, когда наконец все слезы оказались выплаканными, все, до последней слезинки, Камира помогла подняться ей с земли.

– А сейчас я отведу вас в спальню, миссис Китти. Вам надо поспать. Завтра вы будете нужны своему ребенку. И послезавтра тоже…

– Да, ты права, Камира… Ты полностью права. Прости, что я так распустилась. Я просто…

Китти страдальчески покачала головой. У нее не нашлось слов, чтобы закончить фразу.

– Когда идешь по пустыне, то тоже начинаешь порой выть во весь голос, вот как вы только что выли, глядя на луну и звезды. Но для вас хорошо, что вы излили свое горе слезами. Сейчас вам полегчает.

Камира помогла Китти лечь в постель и села рядом, держа ее за руку.

– Не переживайте. Я спою им, позову их домой.

Китти закрыла опухшие от слез глаза и услышала, как Камира затянула своим высоким красивым голосом какой-то нежный мотив, монотонный, но очень мелодичный.

– Боже, прости мне все мои прегрешения, – пробормотала Китти заплетающимся языком, прежде чем окончательно погрузилась в сон.

Брум, Западная Австралия

Январь 2008 год

Древний символ аборигенов, обозначающий место встречи

Я утерла слезы и села на постели, пытаясь унять расходившееся сердце.

Вспомнила, как я горевала, узнав о смерти папы, и постаралась представить, каким огромным было горе Китти, потерявшей на том пароходе столько своих близких. Да и вообще всех тех людей, которых потерял весь Брум…

Я извлекла наушники и слегка потерла немного онемевшие ушные раковины, потом подошла к окну и распахнула его. Захотелось свежего воздуха. Снова стала рисовать в своем воображении картину того, как толпы горожан устремились к скале, в которую упирается улица Дампьер-стрит, та самая, по которой я уже не раз ходила сама. Люди облепили все склоны, все замерли в ожидании страшных новостей, самых страшных в их жизни.

Я закрыла окно, чтобы хоть как-то приглушить нестройный хор ночных насекомых, самозабвенно стрекочущих на все голоса. Несмотря на то что кондиционер работал на полную мощь, в комнате было душно. Я моментально покрылась слоем пота. Трудно себе даже представить, как выживала здесь Китти сто лет тому назад… В такой жаре, да еще в корсете, панталонах и бог знает скольких еще нижних юбках. И она здесь не просто жила, но и родила ребенка. Представляю, как ей, бедняжке, пришлось попотеть во время родов.