– Ах, вы заметили мое устройство для экономии труда. Я ношу их ночью и утром. Они вызывают постоянное недоумение у властей предержащих. Когда меня спрашивают, как это случалось два или три раза в неделю во время моего первого семестра, я говорю, что это военно-морская модель, которую мой отец из-за крайней бедности и неимения другой обуви попросил меня разносить. Это их смущает. Но я уверен, что вы не разделяете подобных предрассудков среднего класса. Дорогой юноша, пожалуйста, укажите свое имя в этом подрывном манифесте.

Чарльз по-прежнему сомневался. Это предложение шло вразрез со всеми традициями Спирпойнта. Какие бы интриги, обольщения и самореклама ни применялись амбициозными людьми в Спирпойнте, они всегда тщательно маскировались. Самоуничижение и обесценивание были правилом. Никому бы не пришло в голову прямолинейно просить себе преференций. Более того, инициатива исходила от ученика, который не только жил в другом доме и во всем неизмеримо уступал Чарльзу, но и был отъявленным чудаком. Еще семестр назад Чарльз с ужасом отверг бы предложение, но сегодня и весь этот семестр он осознавал свой новый внутренний голос – независимый, критичный Хайд, все чаще вторгавшийся в мир заурядного, нетерпимого, бесчеловечного, вполне респектабельного доктора Джекила; голос, так сказать, из более цивилизованной эпохи – так иногда в середине Викторианской эры прорывался сардонический смех тихонько сидевшей себе в уголке у камина бабушки, пережитка Регентства, ясного, возмутительного, совершенно уверенного в себе нарушителя спокойствия среди путаных и высокопарных мыслей ее усатых потомков.

– Фрэнк, кстати, целиком за это предложение, – сказал Кертис-Данн. – Говорит, что инициатива должна исходить от нас. Он не может продвигать реформы от себя, потому что ему ответят, что они якобы никому не нужны. Ему нужны конкретные предложения, которые он мог бы представить перед Библиотечным комитетом.

Это заставило Джекила умолкнуть. Чарльз подписал.

– Ну вот, – сказал Кертис-Данн, – и с Мерсером теперь трудностей не будет. Он сообщил, что подпишет, если подпишете вы.

Ко времени ланча было собрано уже двадцать три подписи, включая дежурного префекта.

– Мы сегодня зажгли свечу[151], – сказал Кертис-Данн.

В столовой вокруг Чарльза жужжали разговоры об этом случае в библиотеке.

– Да, он кошмарен, я знаю, – заметил Чарльз, – но ему удалось меня позабавить.

– Все считают, что он местный юродивый в Бренте.

– Фрэнк не считает. И вообще я называю это рекомендацией. Кстати, он один из умнейших людей, которые мне встречались. Поступи он вовремя, сейчас он уже был бы выше всех нас.

Неожиданно его поддержал Уитли:

– Я случайно узнал, что директор принял его из особого уважения к его отцу. Он сын сэра Сэмсона Кертиса-Данна и служил в его дивизии. У них большое имение возле Стейнинга. Я бы не отказался там поохотиться на ближайший Вениаминов день.

Воскресными вечерами в течение двух часов в общую комнату дома был запрещен вход всем, кроме членов Совета. В черных пальто, держа под мышкой соломенные шляпы, школьники разбрелись по сельской местности группами, парами и редкими безутешными одиночками и «совершали прогулки». Все человеческие обиталища были заперты; выбор лежал между открытым склоном Спирпойнт-Ринга и единственной сельской дорогой к уединенной нормандской церквушке Святого Ботольфа[152]. Тэмплин и Чарльз по обыкновению гуляли вместе.

– Ненавижу воскресенье пополудни, – сказал Чарльз.

– Можем сходить за ежевикой.

Но у выхода их остановил мистер Грейвс.

– Приветствую вас обоих, – сказал он. – Не хотите ли заняться полезным делом? Прибыл мой печатный станок, и я подумал, что вы могли бы помочь мне его собрать.

Он проводил их к себе в комнату, где большую часть пространства на полу занимали полуоткрытые ящики.

– Когда я покупал его, он был целым. А теперь мне нужно снова его как-то собрать.

Он показал им гравюру на дереве в старой книге.

– Со времен Кэкстона[153] они мало изменились, пока не появились паровые прессы. Этому около ста лет.

– Придется попотеть, – пробормотал Тэмплин.

– А вот это, мой юный Райдер, и есть тот самый «наборной шрифт», о котором вы так сокрушаетесь.

– А какого типа этот шрифт, сэр?

– Нам надо это выяснить. Я купил все это разом в деревенском магазине канцелярских товаров.

Они вынимали буквы наугад, устанавливали их и делали оттиск чернилами на листе писчей бумаги. У мистера Грейвса был альбом с образцами шрифтов.

– Мне они все кажутся одинаковыми, – сказал Тэмплин.

Несмотря на свое предубеждение, Чарльз заинтересовался.

– Думаю, я понял, сэр. Это «Баскервиль».

– Нет, взгляни на засечки. Как насчет «Каслон олд стайл»?

Наконец тип шрифта был определен. Потом Чарльз нашел коробку, набитую фигурными инициалами, тут были заголовки с графинами и десертом для меню, и с лисьими головами и бегущими гончими для спортивных объявлений, церковная утварь и вензеля, короны и чудаковатые гербы, деревянная гравюра с изображением быка-чемпиона, декоративные ленты, великолепная столетняя мешанина английской типографии.

– Знаете, сэр, это здорово. Вы сможете делать с этим все, что пожелаете.

– Мы сможем, Чарльз.

Тэмплин с недовольством поглядел на этих печатников-любителей:

– Знаете, сэр, я вот только что вспомнил, что мне очень нужно кое-что сделать. Вы не будете возражать, если я пойду?

– Ступайте, старина Тэмплин.

Когда он ушел, мистер Грейвс сказал:

– Как жаль, что Тэмплину я не нравлюсь.

«Почему он не может оставить все, как есть? – думал Чарльз. – Почему он вечно все комментирует?»

– Вам я тоже не нравлюсь, Чарльз. Но зато вам нравится станок.

– Да, – сказал Чарльз. – Очень нравится.

Шрифт был упакован в маленькие мешочки. Они высыпали его – каждый мешочек в углубление, предназначенное для него на потертом дубовом подносе.

– Теперь займемся прессом. Вот это похоже на основу.

Сборка заняла у них два часа. В собранном виде все выглядело маленьким – слишком маленьким для такого количества и размера ящиков, в которых путешествовал пресс. Главные чугунные опоры заканчивались латунными коринфскими капителями, а вершина была украшена латунной вазой с выгравированной датой: 1824. Совместный труд, проблемы и открытия, связанные с возведением, сблизили их; теперь они с общей гордостью наблюдали за его завершением. Тэмплин был забыт напрочь.

– Какая прекрасная вещь, сэр. А вы сможете напечатать на нем книгу?

– На это потребуется время. Огромное спасибо вам за помощь. А теперь, – мистер Грейвс поглядел на часы, – поскольку из-за вопиющей ошибки вы не принадлежите к членам Совета, полагаю, к их чайному столу вам доступа нет. Посмотрим, что у нас найдется в буфете.

Упоминание о Совете нарушило их единение. Мистер Грейвс повторил ошибку несколько минут спустя, когда они вскипятили чайник и готовили тосты на решетке газовой плиты.

– А в это время Десмонд О’Мэлли сидит на своем