Это выразилось, например, в статье «Кант» шестнадцатитомной «Еврейской энциклопедии», изданной в 1908–1913 годах в Петербурге. Правда, поскольку Кант являл собой давно уже канонизированного корифея мировой философии, о его «пороке» говорится более или менее осторожно, — скорее как о «беде», чем как о «вине» (о Достоевском, который тогда еще только обретал высшее всемирное признание, в этой энциклопедии «попросту» сказано, что он-де «один из значительнейших выразителей русского антисемитизма»[364]): «…предрассудки, среди которых Кант вырос, как и та умственная атмосфера, в которой формулировались его религиозно-философские взгляды, лишили его по отношению к еврейству той объективности и того беспристрастия, которыми этот мыслитель отличался»[365]. Итак, Кант вообще-то «отличался» объективностью и беспристрастием мысли, но кто-то настроил его против иудейства…

Ложь здесь не только в том, что Кант был более, чем кто-либо, независим и свободен от давления «среды» и любых «авторитетов». В цитированном рассуждении заведомо и даже бессовестно искажена реальная ситуация; «бессовестно» потому, что в конце этой же самой энциклопедической статьи о Канте сообщается: «Кант находился в постоянной переписке с целым рядом выдающихся еврейских мыслителей; особенно интересна его переписка с Мендельсоном… Впоследствии, как выше было указано, Кант совершенно иначе относился к еврейству» (стлб. 249), — то есть у Канта как раз не было никаких изначальных «предрассудков» в отношении иудейства.

И действительно, Кант (к которому Мозес Мендельсон еще в 1760-х годах обратился письменно, а позднее приехал к нему в Кенигсберг) в течение долгого времени относился к Мендельсону и целой группе его коллег-хаберов предельно доброжелательно. Однако, глубоко изучив их «программу», он стал воспринимать ее все более критически (ср., например, его замечания об изданном в 1783 году трактате Мендельсона «Иерусалим, или О религиозной власти и иудействе»; весьма многозначительна здесь вынесенная уже в само заглавие трактата «религиозная власть»).

Словом, речь должна идти вовсе не о каких-то «предрассудках» и неудовлетворительной «умственной атмосфере», но о проникновенном понимании проблемы, достигнутом Иммануилом Кантом, несмотря даже на отсутствие в его время серьезной разработки истории иудейства. И, в конце концов, как-то даже нелепо, отмечая общепризнанную объективность и беспристрастие мысли Канта, утверждать, что, обратившись к «еврейскому вопросу», его разум вдруг почему-то оказался «лишенным» этих присущих ему более, чем какому-либо мыслителю, качеств…

Как уже было отмечено, «Еврейская энциклопедия» не решилась в прямой и грубой форме «заклеймить» Канта в качестве «антисемита» — то есть ненавистника целого народа. И все же по существу это было сделано, ибо в цитируемой статье «Кант» утверждается, что защитники иудейства стремились «отразить нападки со стороны научного антисемитизма 80-х годов, вдохновляемого идеями Шопенгауэра и Гартмана (Эдуард Гартман, 1842–1906; видный немецкий философ. — В. К.), в свою очередь исходивших из критериев, выставленных некогда Кантом» (стлб. 249).

Итак, Кант все же представлен как основоположник «научного антисемитизма», хотя, казалось бы, гораздо уместнее было бы постараться вникнуть в суждения, повторюсь, одного из не только наиболее гениальных, но и наиболее благородных мыслителей человечества и, далее, признать правоту — пусть хотя бы даже «относительную» — этих суждений. Но на это нет и намека. «Хаберы», увы, никак не могут этого сделать уже хотя бы потому, что любое покушение на их статус «избранников Иеговы» для них неприемлемо заранее, абсолютно, безоговорочно.

Обвинения в «антисемитизме» — это постоянно применяемый и, к сожалению, в глазах множества доверчивых людей «безотказный» метод идеологической борьбы. Ну, в самом деле, как можно одобрять человека, который заведомо враждебно относится ко всем представителям данной национальности, в конечном счете будто бы даже отрицая само ее право на существование? А именно этот смысл вкладывается в расхожее словечко «антисемитизм».

Еще в 1970-х годах «нелегальный» русский публицист Г. М. Шиманов просто и вместе с тем совершенно точно определил реальное, истинное значение этого словечка (его размышления о сей проблеме были опубликованы тогда в издающемся в Париже «Вестнике Русского христианского движения», в израильском журнале «Сион» и лишь много позднее в России — в «Нашем современнике», № 5 за 1992 год). Он показал, что определенные еврейские круги объявляют «антисемитскими» любые суждения и волеизъявления, которые по тем или иным причинам этим кругам «не нравятся», «огорчают» их…

Необходимо оговорить, что и здесь речь идет отнюдь не о каждом еврее; можно бы, например, сослаться на множество выступлений еврейских авторов, признававших тяжкую вину перед Россией своих соплеменников, возглавлявших большевизм. Более того, Г. М. Шиманов приводит высказывания видного еврейского идеолога (близкого сподвижника одного из самых знаменитых деятелей этого круга — самого Мартина Бубера) — Ш. Х. Бергмана, резко обвинявшего многих представителей германского еврейства, которые в 1910 — начале 1930-х годов по сути дела «спровоцировали» нацистский переворот. Он писал, в частности, об издававшихся в Германии журналах, «со страниц которых евреи регулярно, словно инъекцию впрыскивают нигилизм и раздражение в кровь немецкого народа». Эта «роль» евреев «неизбежно внушала им ощущение превосходства, высокомерия по отношению к окружающему народу. Между тем ощущение это было совершенно безосновательное — ведь они на самом деле и существовали-то благодаря физической и духовной деятельности других народов» (см. указ. изд., с. 170, 171).

Но, увы, гораздо громче звучат голоса тех, кто навешивают ярлык «антисемитизма» на любого человека, который высказал нечто их «огорчившее». Так, например, в 1991 году были одновременно обвинены публично в «антисемитизме» два президента — господин Буш и товарищ Ельцин; первый за то, что сопротивлялся щедрому (10 млрд. долларов) финансированию США строительства еврейских поселений на оккупированных Израилем арабских землях, второй — за недостаточно резкую критику пресловутой — чисто мифической — «Памяти» во время его выступления в телемосте «Москва — Вашингтон».

В основе «мировосприятия», которое определяет такой подход к делу, лежит своего рода неукоснительное требование «хаберов» признать их исключительной, «богоизбранной» частью человечества; любые интересы и стремления остальных людей не имеют с этой точки зрения ровно никакого значения, и, если договаривать все до конца, — «остальные» люди как бы и вообще не являются людьми. И это с полной ясностью выражалось, в частности, в «теории и практике» иудаистского Хазарского каганата.

Так, в письме каганбека Иосифа (середина X века) о входящих в состав Хазарского каганата народах не единожды сказано следующее: «Они многочисленны, как песок, который на берегу моря» (с. 102). Это «сравнение» отнюдь не случайно: все не принадлежащие к хаберам всегда имели и имеют в их глазах не более существенное значение, чем песок или даже пыль — хотя бы речь шла даже и о еврейском населении.