относительно всего остального он не видел ни единого отклонения от своей работы. При этом все функционировало: сквозь окна цехов можно было разглядеть движение роботов, от объекта к объекту перемещались изделия разной степени готовности в виде исполинских машин, отовсюду раздавались мерные заводские шумы.

Увидев, что часть усилий, совершенных им в течение жизни, наверняка получила вещественное воплощение – и какое размашистое воплощение! – Андрей почувствовал, как окончательно прошла его внутренняя агония, тихо тлевшая на протяжении многих лет. Легкая, спокойная, немного самодовольная улыбка коснулась его лица. Он все меньше ощущал себя так, что его жизнь сосредоточена в конкретном физическом теле. Все условные точки, откуда органы его чувств постигали течение окружающей действительности, постепенно начали утрачивать строгую ориентацию друг относительно друга, как в пространстве, так и во времени. Миры внешний и внутренний, смешиваясь, стали разворачиваться в фантасмагорию, недоступную для описания ни в ключе логики, ни в ключе абсурда. А потом фантасмагория резко растаяла вместе с приходом чувства полного освобождения от груза смутных знаний. И для Андрея началось его ничем не знаменующееся, ничем не обремененное. Абсолютное. Ничто.