— Мы все знали Себастьяна, — сказал бармен. — И он нам нравился. Он был хорошим мальчиком, пока… не оступился. Когда он сделал то, что сделал, стали поговаривать, что все насильники сами когда-то подвергались насилию. Выводы были сделаны, и тот факт, что Пабло Ортегу все недолюбливали, только усугубил и без того плохое к нему отношение. Пабло был надменным ублюдком и считал, что весь мир от него без ума.

Пот быстро остывал на теле Фалькона под действием включенного на полную мощность кондиционера. Он сидел в кабинете Кальдерона, ожидая, пока тот вернется с другой встречи. Когда Кальдерон сел в свое кресло, стало ясно: все, что беспокоило его в последние дни, исчезло. Он был прежним, уверенным в себе человеком.

Фалькон сказал, что покончил с делом Веги, что выяснил все возможное, кроме личности убийцы. Он дал Кальдерону полный отчет о том, что узнал от Марка Флауэрса и Вирхилио Гусмана.

— Ты проверил запись Марти Крагмэна в американском консульстве в ночь смерти Веги?

— Комиссар Лобо хочет обсудить с консулом все сразу, — ответил Фалькон. — Не думаю, что узнаю, существует ли вообще запись или нет.

— Значит, ты считаешь, что Марти Крагмэн убил Рафаэля Вегу?

— Да, — сказал Фалькон. — И хотя его жена в понедельник вечером все отрицала, я думаю, что она подтолкнула его к убийству Резы Сангари.

— По-твоему, если бы он не убил Резу Сангари, то не смог бы убить и Рафаэля Вегу?

— Не думаю, что он к этому пристрастился, но, несомненно, Марти восхищала сила, которую он ощутил в первый раз, — сказал Фалькон. — И когда он узнал, кем на самом деле был Вега, сам вычислил или Марк Флауэрс подсказал, то почувствовал, что может сделать это снова. Думаю, Резу Сангари он убил в запале, а Вегу обдуманно.

— А сеньору Вегу?

— Сложная ситуация. Крагмэн знал, что Марио остался у сеньоры Хименес, а Лусия Вега спит крепко. Они с Рафаэлем иногда подолгу разговаривали в доме Веги и ни разу ее не потревожили. Только Марти не знал, что она принимала две таблетки снотворного за ночь — вторую примерно в три утра. Так что когда Рафаэль бился в агонии, она, возможно, спустилась вниз, увидела этот ужас и бросилась наверх, в спальню, преследуемая Крагмэном. Вот почему у нее выбита челюсть. Она кричала, и Крагмэн ее ударил. Затем ему пришлось ее тоже убить, и поэтому-то он так нервничал с самого начала.

— А все эти угрозы русских?

— Возможно, они просто пытались отпугнуть нас от пристального внимания к ним и их делам с отмыванием денег.

— И только? — спросил Кальдерон. — Как-то неуклюже, тебе не кажется?

— Они неуклюжие люди, — сказал Фалькон.

— Хавьер, ты угнетен?

«А ты нет», — подумал Фалькон, но ответил:

— Я не смог раскрыть дело Веги. Не смог не дать Крагмэнам умереть прямо у меня на глазах и… Так, мой психолог говорит, что нельзя говорить «не смог» о себе, прекращаю.

— Я слышал шум, — сказал Кальдерон.

— Сейчас обед.

— Да нет, шум из управления: полетят головы, одни потеряют работу, других лишат пенсии.

— Из-за того, что Монтес упал из окна своего кабинета?

— Это только начало, — сказал Кальдерон, который снова наслаждался интригой момента. — А Мартинес и Альтосано?

Фалькон пожал плечами. Кальдерон не мог сам узнать, из-за чего на самом деле угрожали русские.

— Хавьер, а ты ведь что-то знаешь, да?

— Ты тоже, — ответил он, вдруг раздраженный фамильярностью.

— Я слышал, что старший судья и старший прокурор целый час совещались утром за закрытыми дверями, а их не часто застанешь в одной комнате одного здания.

— Слышанный тобой шум издают силы, которые нас контролируют, все плотнее сжимая ряды, — сказал Фалькон.

— Объясни.

— Не сегодня. Сегодня я глух, слеп и глуп, Эстебан, — сказал он и встал со стула. — Я все еще хотел бы получить ордер на обыск банковского сейфа Веги. Может быть, хотя бы любопытство удовлетворим.

— Днем я тебе его выпишу, — сказал Кальдерон, глядя на часы и направляясь за ним к двери. — Я пойду с тобой. Нам с Инес надо кое-что купить.

Они спустились вниз, прошли через медвежью яму правосудия, где люди кланялись и расшаркивались перед молодым судебным следователем. Кальдерон вернулся в свою стихию. Ужасы остались далеко позади. Миновали охрану. Инес ждала на улице. Фалькон чмокнул ее в знак приветствия. Она обняла Кальдерона, он прижал ее к груди, поцеловал. На прощание Инес беспечно помахала Фалькону, развернулась на каблуках и, легко взмахнув рукой, широко и счастливо улыбнулась через плечо. Ее волосы рассыпались по спине, как у девушек из рекламы шампуня.

Фалькон смотрел им вслед и пытался представить, что изменилось в их отношениях с той роковой ночи понедельника. И понял: ничего. Они прильнули друг к другу, ужасаясь возможному одиночеству, желая все забыть, протягивая руки к той, прежней жизни. Но тот ли это человек, которого Исабель Кано назвала «охотником за «инакостью»? Та ли это женщина, чьего доброго слова, как еще недавно казалось, так жаждал Фалькон?

Позвонила Консуэло и предложила пообедать. Она была такой же, как прошлой ночью: отстраненной и озабоченной. Они договорились, что встретятся у него дома на улице Байлен и он приготовит еду. Фалькон купил продукты в «Эль Корте Инглес» по дороге домой. На кухне он постарался отвлечься от всех забот. Порезал лук, обжарил в оливковом масле на медленном огне до золотистого цвета. Сварил картошку, залил лук вином, выпарил до густоты. Почистил и посолил тунца, сделал салат. Выложил на тарелку креветки с лимоном и майонезом. Затем сел в тени патио, потягивая прохладную манзанилью и ожидая Консуэло.

Она появилась в два. Фалькон открыл дверь и сразу понял: что-то не так. Консуэло держалась напряженно, ушла в себя. Ее губы не ответили на поцелуй. Он испугался, как любовник, которому вот-вот скажут нечто очень любезное. Фалькон повел ее на кухню, так, словно они приговорены и эта трапеза была последней.

Они ели креветок, пили манзанилью, он рассказал, что дело Веги официально закрыто. Встал, чтобы пожарить стейки из тунца. Разогрел душистый сироп и полил им рыбу. Снова сел, поставил сковороду между ними.

— Ты уже устала от меня, — сказал он, выкладывая стейк в ее тарелку.

— Как раз наоборот.

— Или дело в моей работе? — спросил он. — Я знаю, ты пришла мне что-то сказать. Мне прежде уже такое говорили.

— Ты прав, но это не потому, что я устала от тебя, — сказала она.

— Из-за того, что случилось в воскресенье? Я могу понять. Я знаю, что значат для тебя дети. Я был…

— Я научилась понимать, чего хочу, Хавьер, — сказала она, качая головой. — На это ушла вся жизнь, но я все же выучила важный урок.

— Не многим это удается, — сказал Фалькон, положив себе на тарелку стейк, хотя есть ему расхотелось.