Пока все это пробегает нечеткой строкой где-то на самом дне сознания, но теперь уже понятно, что в твердых и вкрадчивых словах таится обман, такой же, как и голубое небо, сквозь которое проступает каменный свод, как эта бархатная трава, которая не сминается под ступнями, как прекрасное лицо Лолы, розовая маска, прикрывающая сетку морщин, как радость, плата за которую — безумие и смерть.

Значит, судьба выбирает достойных… Увидеть бы эту самую судьбу, которая выбирает.

А вокруг уже разгорается холодное медленное пламя, принимая ее в свои объятия, и неугасимый восторг гонит ее вниз, навстречу победе над всеми обстоятельствами. Еще немного, и она, Роза Валлахо станет полновластной хозяйкой жизни, хотя бы своей собственной. На долю мгновения полет превращается в стремительное падение, и вот пространство переворачивается. Теперь она поднимается вверх, туда, где в изменчивой водяной линзе играют солнечные лучи.

А потом на солнце наползает тень, тяжелая и стремительная. Отвратительный тип в блестящей чешуе сваливается откуда-то сверху, тянет к ней свои грязные лапы. Ключ, который вручила ей Лола (почему ключ?), превращается в меч, сверкающий и беспощадный. Сталь сталкивается со сталью, и от металлического звона содрогаются беломраморные стены колодца. Но сейчас нет силы, которая могла бы соперничать с ней. От доспехов врага отлетают пластины, лицо его искажается ужасом, он отступает, разбрасывая вокруг себя дрожащие шарики крови. Сейчас он скроется, и путь будет свободен.

Неожиданный бросок застает ее врасплох, и перед глазами — лишь стремительный отблеск далекого солнца на бронзовом шлеме. Он проскочил мимо нее и мчится вперед, чтобы затоптать розу, прикончить Лолу, уничтожить вечную радость. А иначе — зачем бы ему туда!

Сил немерено! Враг бежит! Белокурая красотка подождет. Главное — остановить коварного врага, посмевшего ввести ее в заблуждение. Недолгая погоня, и вновь скрестились мечи, рассыпая багровые искры. Но теперь все иначе, все иначе… Воин-Из-Бездны все еще боится ее, и теперь только его страх наполняет ее силой. Стоит лишь на мгновение отступить и… Этот удар рассек бы ее пополам, но воображение противника наделило ее кожу прочностью брони. Ее лишь отбросило в сторону, в лес каменных наростов, где царит абсолютная тьма, и откуда нет выхода. Она уже не могла видеть, как рассыпался на мелкие осколки тот несчастный булыжник, о который она ударилась головой.

Э. Н., 21 день, 15 ч. 52 м.

— Жертва должна быть принесена сегодня до заката солнца. — Верховный жрец Ватахуаменхочепа был непреклонен, зная, что в третий раз вождь не посмеет сказать «нет». Власть традиций была выше власти вождя, и огонь вспыхнул в жертвеннике сам собой именно в ту ночь, когда маси-урду принесли из Каркуситантхи едва живую бледнолицую.

— Ватаху будет недоволен полудохлой жертвой. — Мартин все-таки решил сделать последнюю попытку. — Пусть она сначала окрепнет.

— Ватаху хочет жертвы.

Впрочем, какое дело ему, Седуватахучепанипарду, вождю ватаху-урду, до какой-то пленницы, которая и так едва ли выживет… Ватаху требует жертвы, и не стоит испытывать терпение Красного Беркута.

— Я сам вырву ей сердце. — Следовало постоянно поддерживать свой авторитет среди соплеменников. Если он хоть взглядом, хоть словом покажет жалость к пленнице, в сердца ватаху-урду могут закрасться сомнения. — Пусть приготовят снадобья. Она сама должна взойти к чаше.

Жрец ушел, вполне удовлетворенный, и Мартин остался один в пирамидальном зале среди каменных оскалов и тусклых сальных светильников. Девять стражников не в счет — они не могут говорить с вождем, чтобы тот при случае имел возможность покарать их смертью своей непогрешимой рукой.

Итак, мало им убитого барса… Надо еще прикончить полумертвую бабу, предъявить толпе окровавленное сердце и бросить его в огонь. Понятно, что тогда, шесть лет назад, Ватахуаменхочепа не позволил убить его лишь потому, что был уверен: бледнолицему не одолеть серебристого барса. Или не найти. Но вот он, костяной кинжал, покрытый черной кровяной коростой, лежит среди сосудов и блях из магического серебра. Никто не смеет выносить святыни ватахов из чрева пирамиды, никто не смеет прикоснуться к ним, кроме вождя и верховного жреца, никто не смеет ничего без указания вышестоящего урду, и только попробуй не чувствовать себя свободным и счастливым…

До церемонии оставалось не меньше часа — пока соберутся урду из соседних поселков, пока на жертву подействуют снадобья, делающие последние минуты спокойными и безмятежными… Но почему маси принесли ее сюда? Могли бы и не приносить, могли сами прикончить, могли, наконец, просто оставить, где нашли.

Маси-урду были загадкой даже для ватахов, ближайших родственников. Взять хотя бы Мудрого Енота, который для них все равно, что для ватахов —Красный Беркут… Маси знают о Красном Беркуте все, а ватахи о Мудром Еноте — ничего, маси бродят по всему Сиару, как цыгане, и никто их не трогает, а ватахи не смеют носа высунуть за пределы помеченной территории. Правда, и сюда никто, кроме маси, не суется, магия — это тебе не фунт изюму. Здесь для женщины не быть ведьмой — отклонение от нормы, все равно, что для мужчины не быть воином, а для старика — вовремя умереть…

— Се, она очнулась. — Чепанисотинодати, главный хранитель тела великого вождя, наделенный правом именовать его кратким именем, преданный друг и внимательный воин, уже несколько минут стоял рядом, не решаясь потревожить своего господина.

Все равно, уже поздно… Ему нельзя с ней говорить. Если они перемолвятся хотя бы словом, жертвенный нож должен будет взять кто-нибудь другой, и вождь лишит себя возможности показать народу хладнокровие, верность обычаям и покорность Красному Беркуту.

— Вели принести ее сюда.

— Она и сама может… — В голосе Чепанисотинодати проскользнуло недоумение, но усомниться в мудрости вождя — все равно, что усомниться в его храбрости и силе. — Отрезать ей язык?

— Нет. После…

Хранитель тела удалился выполнять волю вождя, подарив Мартину еще несколько минут одиночества.

Итак, верховный жрец что-то задумал, и воля Красного Беркута здесь не при чем. Маси так и не объяснили, почему они принесли сюда эту полумертвую девицу, впрочем, они никогда ничего не объясняли, они вообще предпочитали молчать, а обычаи ватахов не позволяли задавать вопросом людям Мудрого Енота. Но жрец знает больше, чем говорит. Приносить жертвы — его прямая обязанность, а он настаивает на том, чтобы это сделал именно вождь. Почему? Нет, скорее — зачем… Если Ватахуаменхочепа на чем-то настаивает, последствия могут проявиться завтра, а могут и через год или через десять лет, или в другой жизни…

— Седуватахучепанипарду! — На этот раз хранитель тела, торопливо вошедший в зал, назвал вождя полным именем, а это означало, что он чувствует за собой какую-то вину и готов с благодарностью принять любую кару. — Седуватахучепанипарду, жрецы уже забрали ее в святилище. Оттуда ей путь только к ступеням жертвенника.