Но что сможет дать этот русский? Что-нибудь сочное и вкусненькое? Он и вправду работает в центре связи, или же у него просто есть доступ к бланкам сообщений? Вероятно, в центральном управлении такого добра навалом… впрочем, все зависит от режимных мер. А они должны быть очень строгими. Лишь самым надежным можно доверить разруливать поток сообщений, проходящих через центральное управление КГБ…

Это и есть червяк, извивающийся на крючке, подумала Мери Пат, глядя на то, как на экране дизельный трактор превращается в двуногого робота. Надо будет на Рождество купить маленькому Эдди трансформируемую игрушку. Интересно, сможет ли он разобраться с ней без посторонней помощи?

Пора. Эд собирался выйти из здания посольства вовремя, что будет на руку его «хвосту», если таковой окажется. В этом случае сотрудник Второго главного управления обязательно обратит внимание на зеленый галстук и придет к выводу, что в этом нет ничего необычного — и вчерашний зеленый галстук вовсе не был каким-либо сигналом агенту, с которым работал Фоули. «Даже КГБ не может подозревать всех сотрудников посольства в том, что они шпионы,» — напомнил себе Фоули. Несмотря на эпидемию мании преследования, охватившую весь Советский Союз, правила игры были известны даже здесь, и знакомый Эда из «Нью-Йорк таймс», вероятно, уже растрезвонил всем своим русским друзьям, что новый пресс-атташе посольства настолько туп, что не смог даже работать хроникером в «Большом яблоке»[53], где описывать работу полиции не сложнее, чем смотреть телевизор в выходные. Лучшее из возможных прикрытие для шпиона — казаться слишком глупым, и самый подходящий человек для того, чтобы создать Фоули такую репутацию, — это Энтони (ни в коем случае не просто Тони) Принс.

На улице уже веяло холодком приближающейся осени. У Фоули мелькнула мысль, действительно ли русские зимы такие суровые, как о них говорят. Если так, всегда можно будет одеться тепло. Лично Эд, наоборот, терпеть не мог жару, хотя он помнил, как играл на улицах в детскую разновидность бейсбола, а над пожарными гидрантами переливались радугой фонтанчики воды. Но юношеская беззаботность осталась в прошлом. Далеко-далеко позади, подумал московский резидент, спускаясь в метро. Он сверился с часами. Как и прежде, немыслимая точность метро сыграла ему на руку, и Эд сел в тот самый вагон того самого поезда.

«Вот он,» — подумал Зайцев, пробираясь по вагону. Его американский друг делал все в точности так же, как и раньше: читал газету, держась рукой за поручень над головой, в свободном, расстегнутом плаще… и через пару минут Олег Иванович уже стоял рядом с ним.

Периферийное зрение Фоули было обострено до предела. Вот он, нечеткий силуэт, одетый в точности так же, как всегда. «Ну, Иван, давай, показывай, что ты хочешь мне передать… Но только будь осторожен, мой мальчик, очень осторожен,» — мысленно обращался к русскому Эд, сознавая, что подобный способ контакта очень опасен и продолжать так дальше нельзя. Нет, надо будет устроить тайник где-нибудь в удобном месте. Но сначала нужно встретиться, и это, вероятно, можно будет поручить Мери Пат. У нее более подходящая внешность…

Зайцев дождался, когда поезд начнет замедлять ход. Пассажиры стали толкаться, пробираясь к дверям, и он, воспользовавшись суматохой, быстро сунул руку в призывно раскрытый карман и тотчас же вытащил ее. После чего развернулся и отошел от американца — медленно, и не слишком далеко, чтобы это не привлекло внимание: естественное перемещение, обусловленное движением вагона метро.

«Отлично сработано, Иван!» Фоули всеми фибрами души хотелось обернуться и посмотреть русскому в глаза, однако правила категорически запрещали это. Если его «пасут», «хвост» обязательно обратит на это внимание, а работа Эда Фоули заключалась в том, чтобы не привлекать к себе внимания. Поэтому он терпеливо дождался своей станции и на этот раз повернул направо, в противоположную сторону от Ивана. Выйдя на платформу, Фоули поспешил к эскалатору и поднялся в прохладу улицы.

Руку он в карман не опускал. Вместо этого Эд не спеша прогулялся до дома, что было так же естественно, как закат солнца в погожий день, и вошел в лифт, но и тут не полез в карман, потому что в потолке могла быть запросто установлена видеокамера наблюдения.

И только оказавшись у себя в квартире, Фоули достал записку, написанную на бланке центра связи КГБ. На этот раз весь листок бумаги был исписан черными чернилами. Как и прежде, текст был английский. Фоули отметил, что кем бы ни был Иван, он, по крайней мере, человек образованный, а это уже хорошо, так?

— Привет, Эд. — Поцелуй для микрофонов. — Сегодня на работе было что-нибудь интересненькое?

— Обычная ерунда. Что у нас на ужин?

— Рыба, — ответила Мери Пат.

Взглянув на записку в руках мужа, она тотчас же подняла вверх большой палец.

«Отлично!» — подумали оба. У них есть агент. И не кто-нибудь, а сотрудник КГБ. Который сам вызвался работать на них.

— Что они сделали? — переспросил Джек.

— Прервались на обед посреди операции, пошли в паб и выпили по пинте пива! — с негодованием повторила Кэти.

— Ну и что? Я сам поступил так же.

— Но ты ведь никого не оперировал!

— А у нас дома что тебе было бы за это?

— О, ничего особенного, — ответила Кэти. — Вероятно, я бы навсегда лишилась лицензии заниматься врачебной практикой — после того, как Берни ампутировал бы мне обе руки бензопилой, твою мать!

Джек встрепенулся. Кэти редко позволяла себе такие выражения.

— Правда что ли?

— Я съела на обед бекон, салат и сандвич с томатным соусом — мы, тупые жители колонии, называем его «французской булочкой». И я, кстати, пила «Кока-колу».

— Рад это слышать, доктор Райан.

Джек подошел к жене и поцеловал ее. Кэти, похоже, в этом очень нуждалась.

— Я никогда не слышала ни о чем подобном, — кипя, продолжала та. — О, возможно, в каком-нибудь долбанном захолустье в штате Монтана и делают так, но только не в настоящей клинике!

— Кэти, успокойся. Ты сквернословишь, как портовый грузчик.

— Или как бывший морской пехотинец. — Наконец ей удалось слабо улыбнуться. — Джек, я им ничего не сказала. Я просто не знала, что сказать. Формально эти двое «глазорезов» занимают более высокое положение, чем я, но если бы они проделали что-нибудь подобное у нас, на их карьере можно было бы ставить крест. После этого им бы не разрешили даже оперировать собак!

— С пациентом все в порядке?

— Да, слава богу. Замороженная пункция вернулась к нам холодная, как лед — опухоль доброкачественная, ничего злокачественного. Мы удалили новообразование и наложили швы. Этот каменщик будет совершенно здоров — ему только придется провести в клинике четыре — пять дней, восстанавливая силы после операции. Никаких последствий для зрения, никаких головных болей, хотя эти два костоправа оперировали его, проспиртованные насквозь.