Читатель, который попробует хотя бы в общих чертах представить себе жизнь мисс Бронте в это время – одинокие дни и бессонные ночи, – поймет, до какой степени были натянуты ее нервы и какое воздействие это состояние оказывало на ее здоровье.

Не было бы ничего дурного в том, что в это время в Хауорт начали приезжать разные люди, движимые желанием увидеть места действия «Шерли», если бы сочувствие к писательнице (не говоря о простом любопытстве) не заставляло их спрашивать, не могли бы они как-нибудь помочь развеселить ту, что так глубоко страдала.

Среди этих людей были сэр и леди Джеймс Кей-Шаттлуорт268. Их дом находился за гребнем гор, возвышавшихся над пустошами Хауорта, примерно в двенадцати милях, но довольно далеко от главной дороги. По меркам этой малозаселенной местности они могли при желании считаться соседями. Сэр Джеймс и его супруга однажды утром, в начале марта, приехали в Хауорт, чтобы нанести визит мисс Бронте и ее отцу. Перед отъездом они настоятельно просили ее посетить их в Готорп-холле269, их имении на границе Восточного Ланкашира. После некоторых колебаний и уступая уговорам отца, который хотел, чтобы Шарлотта сменила обстановку и познакомилась с новыми людьми, она приняла приглашение. Посетив Готорп-холл, Шарлотта осталась в целом довольна, несмотря на всю свою робость и смущение, которые она всегда испытывала в общении с добрыми людьми, если не могла надлежащим образом отплатить им за доброту.

Она писала, что ей очень понравились «спокойные поездки к старым развалинам и древним замкам, расположенным среди еще более древних холмов и лесов; разговоры у старого камина в обитой дубовыми панелями старой гостиной – разговоры, вполне соответствовавшие обстановке; они совсем не подавляли и не утомляли меня. Дом тоже оказался в моем вкусе: ему почти три столетия, он построен из серого камня, величав и живописен. В общем, после этой поездки я не жалею, что отправилась туда. Однако теперь надо мной тяготеет обязательство посетить их в Лондоне во время сезона. Для кого-то это было бы приятным развлечением, но для меня это – сущий ужас. Мне следовало бы радоваться тому, что я получу возможность расширить свои наблюдения над жизнью, однако я трепещу при одной мысли о цене, которую придется заплатить, – духовном и физическом утомлении».

В тот же день, когда были написаны приведенные выше строки, она отправила мистеру Смиту следующее письмо:

16 марта 1850 года

Возвращаю Вам письмо мистера Х. после внимательного прочтения. Я старалась, как могла, понять, что он пишет об искусстве, однако, честно говоря, мои усилия завершились полной неудачей. Язык, на котором у критиков принято говорить на эту тему, полностью заслоняет от меня свет истины. Но одну вещь я уяснила очень ясно: мистер Каррер Белл нуждается в улучшении и должен для этого потрудиться. К этому он искренне стремится и сам (если Господу будет угодно), не жалея времени и выбрав в качестве учителей Природу и Истину. Если это ведет к тому, что критики называют искусством, то и слава Богу; если же нет, то такая великая цель не может быть достигнута. Есть такой парадокс: южане критикуют мое описание жизни и характера северян, в то время как жители Йоркшира и Ланкашира его вполне одобряют. Они говорят, что именно контраст между грубостью характеров и высокой культурой и составляет отличительную черту этого региона. Именно таким (или очень близким по сути) было мнение, которое я недавно слышала от членов старинного восточноланкаширского семейства, чьи земли лежат на холмистой границе между двумя графствами. И тогда позволительно задать вопрос: неужели лондонские критики понимают этот вопрос лучше, чем старинные сквайры-северяне?

Я охотно дам любое обещание по части книг, при одном условии: мне будет разрешено пользоваться иезуитским правилом, которое позволяет забывать обещания, если забывчивость оказывается выгодной. Последние два-три выпуска «Пенденниса»270, на мой взгляд, не слишком выразительны, хотя в целом они мне понравились. Несмотря на то что история рассказывается медленно, мой интерес к ней не уменьшается. Иногда чувствуется, что пером движет усталая рука и автор раздражен и расстроен своей недавней болезнью или какой-то другой причиной. Однако Теккерей все равно остается величайшим по сравнению с другими, полными сил писателями. Публика, разумеется, не будет сочувствовать его усталости и не простит изменам вдохновения, но некоторые преданные читатели пожалеют о том, что такой человек вынужден писать в то время, когда не расположен этим заниматься, и удивятся тому, что и в сложных условиях он пишет столь хорошо. Я не сомневаюсь, что посылка с книгами придет в то время, которое будет угодно железнодорожным служащим, точнее, это будет зависеть от настоятельных и униженных просьб хауортских возчиков. А до тех пор я буду ее ждать с должным терпением и смирением, послушно следуя тому образцу самопомощи, которую «Панч» дружелюбно предлагает «женщинам Англии» в «Беззащитной женщине»271.

Как я уже писала, книги, которые присылали Шарлотте издатели, доставляли ей большую радость и служили утешением. Посылки, приходившие с Корнхилл, было чрезвычайно интересно распаковывать. Но теперь к этому добавился оттенок горечи: развязывая бечевки и вынимая один за другим тома, Шарлотта не могла не вспомнить о той, которая когда-то так радовалась при сходных обстоятельствах.

Мне не хватает их довольных и радостных голосов, комната кажется очень тихой, очень пустой. Я немного утешаюсь, когда вспоминаю, что папа получит удовольствие от некоторых присланных книг. Если счастьем не с кем поделиться, то его нельзя назвать настоящим счастьем; в нем нет прежнего вкуса.

Далее она пишет о книгах, которые ей прислали:

Просто удивительно, как Вы умеете их выбирать. Ни за что в жизни я не угадала бы, что будет в посылке. Я уверена, что если бы сама себе выбирала книги, то получилось бы хуже, чем у других, которые с такой любовью и рассудительностью делают это для меня. Кроме того, если бы я знала, что именно мне пришлют, то все было бы не так интересно. Лучше не знать.

Среди самых желанных для меня произведений укажу «Жизнь Саути», «Женщины Франции», «Опыты» Хэзлитта, «Представители человечества» Эмерсона272. Однако, похоже, было бы несправедливо выделять что-то одно, когда нравится все. <…> Я взялась за «Предложения о женском образовании» Скотта273, и ее чтение доставляет мне истинное удовольствие. Прекрасная книга: автор мыслит правильно и ясно, удачно излагает свои идеи. Мне кажется, что нынешние девочки имеют много преимуществ по сравнению с моим поколением: их в гораздо большей степени поощряют учиться, упражнять свой ум. В наши дни женщины уже могут не бояться показаться умными и начитанными, не рискуя прослыть «педантками» и «синими чулками». Могу сказать о себе: когда я имела удовольствие беседовать с действительно умным человеком, мои скромные знания не то чтобы воспринимали как избыточные и даже как дерзость, но просто мне всегда казалось, что они недостаточны и не соответствуют ожиданиям собеседника. Мне всегда приходилось просить: «Не ждите, что я продемонстрирую большие познания; то, что кажется вам результатом чтения и систематического обучения, – по большей части плод интуиции и озарения». <…> Некоторых (даже весьма умных) мужчин лучше и вовсе не учить. Они могут быть знающими, могут обладать жизненным опытом, но если отсутствует тонкость чувств, чего стоит все остальное? Поверьте мне, когда будут услышаны скромные голоса тех, кто не получил хорошего образования, но обладает добрым сердцем, тонкими чувствами и никому не завидует, громкие и напыщенные ученые приговоры покажутся совершенно пустыми, глупыми и презренными. Никто еще не забрался «с помощью греков на Парнас» и не научил этому других. <…>