И потому они не разговаривали. Ели и спали по очереди, а когда оказывались в кабине управления вместе, говорили только о горах, о ветре, о том, что в третьей газовой ячейке упало давление. Том достал из тайника электрическое ружье и объяснил, как оно работает. Они летели над мелкими городками, над высокогорными пастбищами и лентами дорог. Других дирижаблей им не встречалось. Том не выключал радио, но они только изредка слышали обрывки боевых шифровок и полузабитые помехами сигналы бедствия на непонятных частотах. Дневной свет все слабел. Небо было затянуто облаками вулканического пепла и дымом горящих городов. «Дженни» пересекла обширное плато. Впереди поднялись заснеженные вершины Эрдэнэ-Шаня.

У Тома мелькнула непрошеная грустная мысль: это его последнее путешествие.

Эстер как будто угадала – взяла его за руку:

– Не беспокойся, Том. Все будет хорошо. Безнадежные задачи нам удаются лучше всего, помнишь?

Она серьезно смотрела на него и ждала улыбки, хоть какого-то знака, что он ее прощает. Но почему он должен простить? Он отдернул руку.

– Как ты могла? – закричал Том.

Гнев, который так долго в нем копился, вдруг разом вырвался наружу с такой силой, что Эстер отшатнулась, как от удара.

– Ты продала Анкоридж! Ты выдала нас охотникам!

– Ради тебя! – Лицо Эстер пылало, шрам казался темным и как будто воспаленным. Голос звучал невнятно, как всегда бывало, когда она волновалась, и Том еле разбирал слова. – Ради тебя, вот зачем я это сделала! Я боялась, что ты уйдешь от меня к Фрейе Расмуссен…

– И надо было! Фрейя не из тех, кто убивает людей, получает от этого удовольствие и врет потом об этом! Как ты могла мне врать все эти годы? И в Брайтоне тоже… Бросила несчастного маленького Пропащего Мальчишку. Как ты могла?!

Эстер закрыла рукой лицо.

– Я – дочь Валентайна, – проговорила она.

– Что? – Том решил, что ослышался.

– Валентайн был моим отцом.

Том все еще сердился. Он подумал, что это очередная ложь.

– Твоим отцом был Дэвид Шоу!

– Нет. – Эстер покачала головой. – У мамы с Валентайном был роман – еще до того, как она вышла замуж. Мой отец – Валентайн. Я узнала об этом очень давно, на Разбойничьем Насесте, только тебе не говорила. Боялась, ты возненавидишь меня, если узнаешь. Но теперь ты все равно меня ненавидишь, так что можно и сказать правду. Валентайн был моим папой. Том, во мне его кровь, поэтому я легко могу врать, красть и убивать людей, и меня это ничуточки не смущает. Умом я понимаю, что это неправильно, только не чувствую. Вся в папу.

Ее единственный серый глаз выглянул между пальцами, словно она снова стала той застенчивой, надломленной девчонкой, которую он полюбил много лет назад. Вдруг мелькнуло воспоминание – яркое, как солнечный луч. Рен тринадцать лет, и они с Эстер стали часто ссориться. Эстер стоит внизу у лестницы в их доме на Сириус-корт и кричит вверх, обиженно надувшейся дочери: «Вся в дедушку!» Он думал тогда, что она говорит о Дэвиде Шоу, и очень удивился: Эстер всегда рассказывала, что Дэвид Шоу был тихий и добрый человек. Ну конечно, она имела в виду своего настоящего отца.

Остатки гнева схлынули, оставив Тома дрожащим и пристыженным. Каково ей было хранить такую тайну столько лет?

– И Рен тоже. – Эстер шмыгнула носом. Она плакала. – В ней тоже его кровь, иначе почему она украла ту Жестяную Книгу? Почему убежала от нас? Понимаешь, Том, я поэтому должна была уйти. Может, с тобой она выправится и Валентайн не проявится в ней…

– Рен пошла не в Таддеуса Валентайна, – мягко проговорил Том.

Он взял ее за руки, отводя их от лица.

– Видела бы ты ее сейчас, Эт! Она такая храбрая и такая красивая! Она похожа на Кэтрин.

Только что он был уверен, что не хочет ее целовать, и вдруг понял, что ничего другого и не хотел во все время разлуки. То, за что он так сердился: ее поступки, ее ложь и убийства – все это только сильнее привлекало его. В детстве он любил Валентайна, а теперь любит дочь Валентайна. Том стал целовать ее лицо, подбородок, изуродованные, мокрые от слез губы.

– Я тебя не ненавижу, – сказал он.

Высоко под куполом оболочки Шрайк стоял на вахте, высматривая, нет ли погони. До него доносились звуки из кабины управления: шорох движений и то, что они шептали друг другу. Его печалила давняя слабость Эстер к однаждырожденному, и страшила тоже. Он слышал по сбивчивому, болезненному стуку сердца, что Том не проживет долго. Что станет с Эстер без него? Как можно отдать все свои надежды такому хрупкому существу? И все же до него долетали ее тихие слова – только слух Сталкера мог их уловить:

– Люблю тебя люблю Том я только тебя всегда любила только тебя всегда всегда…

Шрайк, смущенный, старался не слушать, сосредоточиться на других звуках. И он расслышал – совсем слабый, за шумом двигателей и ветра в снастях, стук третьего сердца, дыхание еще одних легких и знакомый испуганный стук зубов.

Между стойками каркаса стояли несколько пустых ящиков, а за ними в углу подрагивал сваленный в кучу брезент. Шрайк отшвырнул брезент и уставился на скрючившегося под ним однаждырожденного.

Механическим голосом трудно выразить усталость, но Шрайку это удалось.

– ИТАК, ПРОФЕССОР, МЫ СНОВА ВСТРЕТИЛИСЬ.

– НА БОРТУ ПОСТОРОННИЙ, – объявил старый Сталкер, спускаясь по трапу вместе со своим пленником.

Том и Эстер отскочили друг от друга, торопливо поправили одежду и пригладили растрепанные волосы, неохотно обращая взоры на Нимрода Пеннирояла.

– Простите меня, пожалуйста, простите! – сыпал мольбами он и, прервавшись, добавил: – А, Нэтсуорти, добрый день!

Том неловко кивнул, но ничего не сказал. Он знал, что больше ему не представится возможности побыть с Эстер наедине. Плато сужалось, повышаясь, и до крутых склонов Эрдэнэ-Шаня осталось всего несколько миль.

– Выбрось его за борт! – сердито сказала Эстер, спешно застегивая рубашку. – Давай его сюда, я сама!

Ей казалось, что, если выбросить Пеннирояла на острые скалы с высоты пары тысяч футов, это поможет ей вернуть утраченное достоинство. Но она понимала, что Том будет против, поэтому сдержалась и спросила:

– Как, во имя всех богов, вы пролезли на борт?

– Не мог же я допустить, чтобы вы так запросто бросили меня в Батмунх-Гомпе, правда? – залепетал Пеннироял. – Поскитт упаси! Не стану я дожидаться, пока Нага мне голову оттяпает или еще что. Публика совсем не так охотно привечает авторов, если их разобрать на запчасти. Ну я и пробрался на борт, пока ребятки из Зеленой Грозы закачивали горючее, и спрятался в трюме. Если бы мистер Шрайк не начал шарить по углам, я бы и сейчас там сидел и никому не мешал. А кстати, куда мы направляемся? В Воздушную Гавань? В Перипатетиаполис? Надеюсь, в какое-нибудь приятное, безопасное место?