– Я теперь жизнетворец, отец! – с гордостью сказал Астр.

– Ты молодец! – сказал я и похлопал его по плечу.

На экранах разворачивалась звездная сфера. Мы находились где-то на окраине скопления. Я навел умножитель на Оранжевую. Это был сверхгигант такой неистовой светимости, что он представлялся скорее крохотной луной, чем звездой. Была хорошо видна и ее единственная планета: она сверкала то желтым, то синевато-белым, словно ее отражающая способность менялась при повороте вокруг оси.

После кратковременного оживления мне вновь стало плохо. Петри первый заметил, что я теряю сознание. Пришел в себя я на улице. Петри нес меня, рядом шли друзья. Я попросил опустить меня на землю, Петри отказался. В комнате я лег на диван. Друзья настроились на мое излучение, мыслями беседовать было не только безопасней, но и легче – мне, во всяком случае.

– Произошли удивительные события, надо в них разобраться, – сказал я. – Я хотел бы знать ваше мнение, Павел.

Ромеро не успел начать, как в комнату вошли Астр с Лусином и Андре. Андре был одет в новое, выбрит, причесан – все это проделали Лусин с Астром, когда добрались до квартиры Лусина. Он теперь больше напоминал прежнего Андре, постаревшего, похудевшего, – такими, вероятно, наши предки поднимались с постелей после болезни. Одно лишь лицо, отсутствующее, то подергивающееся в лукавой ухмылке, то испуганно кривящееся, да бессмысленно тусклые глаза говорили, что разум не вернулся.

– Можно побыть с вами? – спросил Астр за троих.

Против Астра я возразить не мог, но Андре меня смущал.

– Разве вы не заметили, что у Андре сумасшествие не болтливое? – успокоил меня Ромеро. – Когда-то утверждали, что каждый сходит с ума по своей системе. Система безумия нашего несчастного друга – замкнутость. Поговорим о ваших снах, Эли. Сны адмирала относятся, по древней терминологии, к вещим, сейчас против этого не восстает даже скептик Камагин, – сказал он дальше. – Сновидения Эли – своеобразная информация, переданная тайными нашими друзьями. И похоже, они в непосредственном окружении Великого разрушителя. Откуда в противном случае могли бы вы узнать, что происходило на военном совете врагов? И если форма передачи фантасмагорична – вряд ли стратеги разрушителей разрастаются кронами, взрываются и разливаются ручьями, – то содержание подтверждено фактом эвакуации. Возможно даже, что на нашей стороне выступают не отдельные разрушители, но организация. Кроется ли за неполадками на Третьей планете сознательная диверсия? Если так, то где эта Третья планета? И кто из приближенных властителя причастен к ней?

Ромеро закончил так:

– Сегодня единственным достоверным источником информации являются сновидения адмирала. Я понимаю, что нелепо просить Эли видеть побольше снов. Но запоминать все, что вы увидите во сне, друг мой, я прошу – абсолютно все, до самого тихого звука, до самого бледного силуэта. А теперь отдохните. И пусть вам приснятся новые сны – удивительней прежних.

Они поднялись все сразу. Мери хотела остаться, но я отослал и ее. Я догадывался, что ей не терпится в лабораторию. Я отлично посплю, заверил я. Лусин с Астром тормошили Андре, тот отстранялся с таким испугом, что мне стало его жаль.

– Оставьте Андре, он будет тихонько сидеть, я буду тихонько дремать, мы превосходно поладим друг с другом.

Вначале я и вправду хотел поспать, но сон не шел.

Я стал присматриваться к Андре.

Он уныло сидел в уголке, монотонно раскачиваясь, голова его была опущена, локоны, причесанные и помытые, метались как живые. Уже десятки раз я наблюдал Андре в таком состоянии полного отрешения, разница была та, что до меня не доносился дребезжащий голос, тоскливо бубнящий о сером козлике.

– Что же ты не советуешь мне сойти с ума? – спросил я. – И разве глупая бабушка уже отыскала пропавшего козлика?

Он приподнял голову, вслушался, от напряжения у него отвисла нижняя челюсть. Посторонние голоса уже проникали в него. Но глухие заборы по-прежнему прикрывали те части мозга, где творилось понимание.

– Андре, возвращайся! – сказал я, волнуясь. – Прошу тебя, возвращайся, Андре!

И это он услышал, не только услышал, но и что-то понял, потому что испугался, отодвинулся еще дальше в угол и там боязливо замер. Было какое-то жуткое противоречие между его лицом, озаренным отблеском далекого понимания и смятения, и невидящими глазами идиота.

– Не бойся, не укушу! – устало проговорил я и закрыл глаза – сон сковал меня бурно и крепко. Во сне я видел Орлана, а рядом с ним ухмылялся и хихикал Андре – и так подмигивал, словно намекал на известную только нам двоим тайну.

Ромеро, когда я рассказал этот сон, со вздохом сказал, что информации в нем маловато.

Порой казалось, что наши тюремщики отсутствуют, – так свободно мы ходили по городу и парку. Зато чуть мы приближались к служебным помещениям, как невесть откуда появлялся сторожевой головоглаз.

В обсервационном зале и днем и ночью было полно наших.

Я часто ломал голову над тем, для чего разрушители пускают нас сюда, раскрывая тем самым тайны укреплений Персея. Петри считал, что это входит в план покорения людей.

– Демонстрируют могущество. Расчет такой: устрашимся и запросим мира на их условиях…

И вправду, им было чем похвастаться. Мы мчались в окружении вражеских кораблей, а за россыпью зеленых огней разворачивалась величественная панорама: наплывала одна, другая звезда, к ним теснились третья и четвертая, и на всех умножители фиксировали планеты, сотни планет, обжитых, индустриализированных, с городами и заводами…

Камагин, штурман старой закалки, заносил в корабельную книгу – имелась у него и такая – все, что открывалось на стереоэкране. Вскоре у него появилась схема пройденного пути, не столь детальная, как составила бы МУМ, но достаточная, чтобы понять, как размещены в пространстве звезды, сколько у каждой планет и что на них обнаружено…

– Нам, безоружным, эти сведения не понадобятся, – сказал я Камагину, очень гордившемуся своим творением. – А если эскадры Аллана прорвутся, корабельные МУМ оценят обстановку точнее.

Камагин посмотрел на меня чуть ли не с сожалением.

– Я составляю не пособие к бою, а основу для размышлений. Меня временами поражает, как беззаботно люди вашего поколения перепоручают машинам все виды умственного труда. Так недолго и способность к мышлению потерять!

Осима был единственным, на кого демонстрация мощи разрушителей не произвела впечатления. Он считал, что все эти дьявольски оснащенные планеты с искусственными лунами и армадами крейсеров – на три четверти мистификация. Нас обманно кружат в одном и том же районе, показывая его с разных сторон.

Меня Осима не убедил. Мы приближались к Оранжевой, а не петляли вокруг нее. Настал день, когда она переместилась на ось полета, нас выворачивало в лоб на нее.