От графа воняло диким средневековым аристократизмом. Я не преувеличиваю, для него самым главным занятием была охота. Что говорить, если любимой игрушкой немолодого человека становится конская сбруя, купленная им за баснословные деньги, – раньше она принадлежала кавказскому горцу, знаменитому имаму Шамилю. И когда сын графа Альфонса, пережив два жестоких падения с лошади, окончательно превратился в калеку-уродца, папаша вычеркнул наследника из своей жизни.

Анри всерьез занялся живописью. Собственно, ничего другого ему не оставалось. Переехал в Париж, где, в конце концов, стал великим Тулуз-Лотреком… Отца он не простил. Достаточно взглянуть на портреты старого графа – они карикатурны! Когда к Анри пришла слава, он получил новый удар. Нет, пожалуй, не удар, но вполне предсказуемый укол судьбы: отец запретил ему подписывать картины славным именем Тулуз-Лотреков. Братец проглотил это и взял псевдоним «Трекло».

Жизнь на Монмартре понеслась каруселью: кабаре, выпивка в дешевых кабаках, доступные девицы, сомнительные знакомства, гашиш… Сейчас Холм лишь насмешка над тем, что он представлял собой в начале века. Здесь была настоящая воля, безграничная свобода творить, спиваться или гибнуть в ночных поножовщинах. В помоях, крови и сифилисе рождалось правдивое искусство. Громкие имена ровным счетом ничего не значили. Шлюхи за них не делали скидки. И мы жили, жили, жили назло отвергшему нас миру, упивались до тошноты бесстыдной свободой… Здесь бурлил Вавилон порока, в котором смешались лица художников, грабителей, поэтов, алкоголиков, клоунов, прачек, полицейских, проституток. Все были свободны, голодны и злы. И чувствовали себя чистыми перед небесами, ибо не ведали смысла слова грех.

Жизнь – прекрасный подарок, но иногда приходится умирать. А когда находишься при смерти, почему-то тянет домой. Я сопровождал Анри в его последнем путешествии. Он уже в поезде был очень плох. Кузен устал от жизни и ехал умирать. Все знали это и завидовали его мужеству.

Но я знал больше других: Анри возвращался, чтобы в последний раз увидеться с матерью. Сентиментальность человека, привыкшего быть злым паяцем, вызывала искренние слезы даже у толстокожих приятелей моего кузена. У кого угодно, но только не у старого графа. Позабыв о страданиях сына, он укатил в Париж и вернулся, лишь когда Анри доживал последние минуты. Однако от меня не укрылось, что граф Альфонс приехал каким-то особенно тихим и замкнутым. Он не отпускал казарменных шуток и вел себя благопристойно. Казалось, им завладела какая-то мысль.

Самое время вернуться к моменту, когда смерть отступила и Анри заснул.

Поглядеть на чудо сбежались все, кто в это время находился в замке. Старик Сахем пришел последним. Боже, что у него был за вид! Охотничья куртка разорвана, на лице раны, словно кто-то пытался выцарапать ему глаза. Он выгнал всех из комнаты, причем едва ли не кулаками. Да-да, и графиню Адель! Из-за запертой двери почти ничего не было слышно. Только через некоторое время донесся слабый голос Анри, затем заговорил граф. Они общались около часа. Наконец граф Альфонс вышел и с гордостью произнес:

– Мой сын будет жить!

В следующее мгновение он покачнулся и рухнул на пол. Старик скончался на месте.

После выздоровления Анри передал мне разговор, который состоялся у него с отцом. И этот рассказ потряс меня. Позже я много думал о том, чем может пожертвовать отец ради спасения сына. Оказалось, самое малое – жизнью.

Я вижу, молодой человек, вы гадаете, зачем я делюсь с вами семейными тайнами. Но потерпите, моя история заканчивается. То, что мне поведал Анри, было сродни фантазиям умалишенного. Или, в лучшем случае, походило на сказку какого-нибудь подражателя Шарлю Перро. До сих пор не знаю, верить ли этому.

В Париже граф Альфонс встретился с цыганкой-гадалкой. Точнее, женщина сама остановила его – схватила за рукав прямо посреди улицы. Старик Сахем хотел оттолкнуть ее, но та вдруг сказала, что его сын при смерти и только она может помочь. Заинтригованный, граф остановился и стал слушать. В башне вашего замка, сказала она, гнездятся совы. В одной из них – смерть. Иногда демоны являются во плоти, и тогда их можно убить. Не обязательно вырезать колья или отливать серебряные пули. Если вы, граф Альфонс де Тулуз-Лотрек, потомок крестоносцев, докажете, что не зря всю жизнь занимались охотой – в полночь отыщете и убьете затаившуюся смерть – ваш сын выживет. Но это опасно, с потусторонними силами не шутят. Вы сами можете погибнуть.

Старик Сахем презрительно плюнул, кинул гадалке грош и пошел своей дорогой. А как еще мог поступить отпрыск древнего рода, предки которого развлечения ради могли привселюдно выпороть даже папского легата?! А цыганка крикнула вслед, чтобы после ночной охоты он непременно пришел к сыну и заглянул ему в глаза – это очень важно…

Что случилось в башне, граф Альфонс так и не рассказал Анри. Кровь из распоротой щеки Старика Сахема капала на лицо сына. Отец смотрел ему в глаза, и во взгляде графа не было ни капли безумия. Зато Анри отчетливо видел свое отражение в полных боли зрачках Альфонса де Тулуз-Лотрека, своего творца, человека, который дважды подарил ему жизнь. Наверное, графу удалось покончить с демоном сына, но его собственный демон не промахнулся…

Ну вот, молодой человек, я поведал вам всё, что мог. Мне пора, уже почти рассвело.

Габриэль Тапье де Селейран направился в прихожую. Анж и мадам Донадье последовали за ним. Дежан предупредительно протянул гостю цилиндр.

– Да, кстати, – мсье де Селейран остановился у двери. – Если вы пожелаете навестить нас с кузеном в замке Мальроме, предварительно отправьте телеграмму. Мадам Донадье знает адрес. О строжайшем соблюдении тайны мы договорились, так что более не смею обременять вас своим присутствием. Желаю успеха, молодой человек!

Анж и вдова проводили его к машине.

* * *

На улице, когда гость уехал, мадам Донадье вдруг громко сказала:

– Выходите, мсье, не стесняйтесь! Вы и так уже полтора часа мерзнете под окнами. Ваше любопытство достойно уважения.

Крайне смущенные, Моди и Пикассо вышли из тени.

– Мсье Дежан, принимайте новых гостей, – проворчала вдова. – Надеюсь, у вас найдется что-нибудь согревающее? А я пока поставлю чай.

– Нет-нет! – запротестовал Амедео. – Извините, но мы должны идти…

– Как, – насмешливо произнесла мадам Донадье, – неужели так скоро? Надо же, а мне показалось, что вы не откажетесь выпить по рюмочке коньяку.

– Мсье Дежан, – произнес крайне взволнованный Пабло, – слово чести, мы не слышали ваш разговор… Но кто этот человек?

Анж потоптался на месте, а затем всё же ответил:

– Габриэль Тапье де Селейран, двоюродный брат Тулуз-Лотрека.

– Странно, – жутковатые круглые глаза Пабло глядели на Анжа, не мигая. – Мне не довелось быть знакомым с этим мсье, но… я видел его портреты и фотографические карточки. На них мсье де Селейран выглядит более высоким и грузным. Прошу прощения, но это не он. Если бы я не знал, что Тулуз-Лотрек умер, то осмелился бы предположить…