К утру 29 июня бои за Минск завершились. Части 2-го стрелкового корпуса отошли на восток и заняли оборонительный рубеж за рекой Волма, взорвав переправы через реку. С отходом корпуса генерала Ермакова от Минска миновал кризис, возникший в связи с ее контрударом. В журнале боевых действий 3-й танковой группы появляется запись: «Вечером 29 июня 7-я тд восстановила контакт со своими тылами после того, как она в течение 48 часов была отрезана и вынуждена была держать круговую оборону»[373]. Противники поменялись местами: штаб 44-го корпуса к 29 июня был отрезан от своих соединений. Делегаты связи, отправленные в дивизии, не вернулись. Радиостанции 108-й и 64-й стрелковых дивизий не отвечали.

Потеря столицы Советской Белоруссии произвела большое впечатление на советское руководство. В сущности, это был первый, занятый противником крупный город, к тому же столица союзной республики. Мало кто ожидал, что такое может произойти уже на седьмой день войны.

В послевоенные годы появилась легенда о том, что в первые дни войны Сталин впал в прострацию и на неделю самоустранился от руководства. В наши дни был опубликован журнал посещений Сталина. По нему видно, что он достаточно интенсивно принимал высших руководителей страны и армии в первые дни войны. Однако имеется пропуск в приеме посетителей длительностью около суток с 29 по 30 июня. Скорее всего, именно этот кратковременный уход от дел и отъезд на дачу после известий о сдаче Минска дал почву для рассуждений о недельном затворничестве.

Небольшая передышка, которую дал советской стороне поворот Гота на Минск, была использована для некоторых неотложных мероприятий. Многим хорошо известны слова начальника артиллерии РККА Воронова: «Не меньших трудов стоило вывести с фронтов в тыл артиллерию большой и особой мощности. Тогда, в оборонительных боях, от нее было мало пользы. Но эту величайшую силу требовалось во что бы то ни стало сохранить и подготовить для будущих наступательных операций»[374]. На самом деле вывод тяжелой артиллерии в глубокий тыл начался еще в тот период, когда Воронов занимал пост начальника Главного управления ПВО. 27 июня 1941 г., когда немцы стояли уже в двух шагах от Минска, из него на восток отправилась кавалькада грузовиков и тягачей с закрытыми чехлами большими орудиями. Это был 32-й отдельный артиллерийский дивизион особой мощности (32-й ОАД ОМ). Дивизион вооружался 280-мм мортирами Бр-5. В наступательной первой операции Западного фронта она могла быть весьма полезной, в маневренном же сражении неповоротливая артсистема на гусеничном ходу была только обузой. Решение было принято незамедлительно: 32-й ОАД ОМ двинулся на восток через хаос дорог войны своим ходом. Марш был долгим. Дивизион погрузился в вагоны и на платформы на станции Энгельгардтовская (к югу от Смоленска) только в середине июля, когда немцы уже стояли на Днепре. Мортиры Бр-5 избежали захвата прорвавшимися танками Гудериана почти чудом. Уже осенью эшелоны с подразделениями 32-го ОАД ОМ добрались до Сарапула в Удмуртии, где дивизион оставался до 1944 г. В 1945 г. дивизион участвовал в штурме Берлина.

Попытки нанесения контрударов во фланг наступающим танковым группам противника были традиционными для советской стратегии первых дней войны. Павлов здесь находился в менее выгодном положении, нежели его южный сосед – командующий Юго-Западным фронтом генерал Кирпонос. У последнего механизированных корпусов было просто больше, не в последнюю очередь ввиду их формирования до войны методом простого деления. Поэтому командование Юго-Западного фронта могло себе позволить бросать их в бой один за одним. Если увязал в немецкой пехоте 15-й мехкорпус, удача (пусть ограниченная) улыбалась 8-му мехкорпусу. На Западном фронте в Белоруссии, несмотря на необходимость противодействовать сразу двум танковым группам, боеспособных мехкорпусов было просто мало. Поэтому нелегкая задача воздействовать на фланг танковой группы досталась стрелковому корпусу. Первоначально собиравшийся в Лиде 21-й стрелковый корпус должен был взаимодействовать с группой Болдина и наступать из района Лиды на север и северо-восток. Даже потенциальные возможности такого контрудара были ограничены. Для руководства 21-м корпусом Павлов решил использовать управление 13-й армии. По планам одна должна была объединять ударную группировку фронта, идущую на Вислу. В реальности первым заданием армии стал контрудар пехотой.

Танки КВ-2, брошенные в Лиде. На снимке их просматривается четыре штуки. Они были направлены в 11-й мехкорпус, но не доехали доадресата

Лишь волею случая пехота дивизий корпуса генерала Борисова получила бронетехнику. С эшелона на станции Юратишки сгрузили 8 КВ. Из числа отходящих частей собрали более 10 Т-34 и 15 Т-26. Скорее всего, заблудшие «тридцатьчетверки» были из состава потерпевшей поражение под Алитусом 5-й танковой дивизии. Танки объединили в сводный батальон и передали в подчинение 24-й стрелковой дивизии. Командир дивизии К. Н. Галицкий вспоминал, что танковый батальон майора Егорова состоял из трех рот и имел 8 КВ, 15 Т-34 и 14 Т-26. Согласно отчету начальника оперативного отдела 21-го корпуса подполковника Г. Н. Регблата, им удалось собрать 8 танков КВ и 25 танкеток. Неясно, кто выступает в роли танкеток. Возможно, это танки Т-40 с 12,7-мм пулеметом. Так или иначе, всех их удалось обеспечить горючим и боеприпасами.

Контрудар был назначен на 26 июня. По иронии судьбы именно в этот день на Юго-Западном фронте 1-я танковая группа подверглась атакам сразу нескольких танковых дивизий разных мехкорпусов. Ничего подобного под Лидой с одним батальоном танков организовать было конечно же нельзя. Тем не менее некий ударный потенциал у лидской группировки советских войск все же был. Острие советского контрудара было направлено прямо в тыл XXXIX мотокорпусу Гота, наступающему на Минск от Вильнюса. При благоприятном стечении обстоятельств 21-й стрелковый корпус мог перехватить дороги в его тылу и вынудить немцев вести борьбу за их освобождение. Но даже скромные изначально возможности и планы были нарушены. Командир 24-й стрелковой дивизии генерал Галицкий вспоминал:

«С наблюдательного пункта мы хорошо видели расположение противника. Там было тихо. Но тишина в боевой обстановке обманчива. Трудно предугадать заранее, что замышляет враг. Светало. […] Ударная группа заканчивала подготовку к наступлению. Но планы наши были неожиданно нарушены. Около пяти часов утра мы услышали отдаленный лязг гусениц и ровное гудение моторов.

– Танки! Идут фашистские танки! – крикнул полковник В. В. Добронравов.

Гул нарастал. Из-за реки появились танки противника.

– Упредили, – подумал я»[375].