Она встала из-за стола и направилась к нужным стеллажам. Егорову стало неприятно. Неприятно до спазмов в желудке. Разве посмела бы эта соплюха так разговаривать со старшим по званию, если бы на его месте сейчас стоял кто-то другой? Пьют все. А в должности понизили только его… Но Виктор тут же сообразил, как из Ксюшиной грубости можно выкрутить хоть что-то полезное.

– Грубая ты, Демченко, – громко произнес он, стараясь привлечь внимание Екатерины Семеновны, чтобы втянуть ее в разговор.

Адвокат подняла голову и улыбнулась старому приятелю.

– Здравствуй, Витя. А я, видишь, воспользовалась случаем поработать, встретила Ксюшу на улице, она мне сказала, что ей велели архив открыть. Со вторника сажусь в тяжелый процесс, надо подготовиться как следует, а тут такая возможность…

– Привет, Катерина. Вот теперь ты понимаешь, почему на нашей Ксюхе никто жениться не хочет? Меня, старого заслуженного сыскаря, взяла и обозвала прилюдно. А я, может, к ней интерес испытываю. Может, я жениться на ней хочу! А чего? Я мужчина одинокий, в хорошем возрасте, квартирка имеется двухкомнатная в центре города. Чем не жених? Так она вот этими своими выпадами всякие чувства убить может. Слышь, Ксения? – Он еще больше повысил голос, чтобы отошедшая довольно далеко Демченко его услышала. – Не груби мне! Перспективного жениха потеряешь!

– Больно надо! – презрительно фыркнула Ксюша.

Егоров демонстративно втянул носом воздух, будто принюхивался.

– Чем это так хорошо пахнет? – спросил он. – Катерина, твоими духами, что ли?

– Я не пользуюсь духами, – ответила адвокат, делая выписки из дела. – У меня аллергия.

– Что, неужто Ксюхины? – делано и по-прежнему громко удивился Егоров. – Ксюш, слышишь меня?

– Слышу. Чего тебе? Помог бы лучше, тут этих карточек как грязи! Какую тебе форму? Первую? Или вторую тоже надо?

– И первую, и вторую, и третью заодно.

Егоров подошел к ней, помог снять нужные пачки карточек и оглядел Ксюшу с ног до головы, изображая восхищение.

– Духи у тебя – зашибись. Вроде раньше другие были, да? По-другому пахли. И прическа тебе идет.

– Клинья подбиваешь, что ли? Так не старайся попусту, – сердито ответила Ксения.

– Да я так, дурака валяю, – примирительно проговорил Егоров. – Не сердись. Работа у нас собачья, вот и юмор скотский. Я же понимаю, что против твоего мужика у меня шансов нет. Да и ни у кого в нашей конторе шансов нет.

Ксения остановилась как вкопанная. Казалось, каждая ее мышца мгновенно превратилась в комок стали.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она деревянным голосом.

– Да я видел тебя весной, ближе к лету, с таким красавцем, что прямо обалдел.

– С каким красавцем? – Голос старшего лейтенанта из деревянного превращался в металлический.

– Ну, такой высокий, волосы каштановые, рожа как с обложки модного журнала. Да, родинка у него была, вот здесь. – Егоров показал на своем лице место, где «видел» родинку у Ксюшиного поклонника.

– Ты обознался, – холодно произнесла старший лейтенант Демченко. – Это была не я. У меня нет таких знакомых.

– А-а-а… Ну, может быть, может быть, – сразу согласился Егоров. – Я тоже тогда засомневался, уж больно ты на саму себя была не похожа. Мы ж тебя здесь только в форме видим, а одежда сильно внешний вид меняет. Так что и правда мог обознаться. Показывай, где расписаться, и я пойду к себе. Через часок вернусь со списком дел. Не уйдешь никуда?

– У меня рабочий день до восемнадцати ноль-ноль, – отчеканила Ксения ледяным тоном. – Указание руководства.

«Господи, девочка, кто ж на тебе женится-то с таким характером! – сокрушался Егоров по пути в кабинет. – Вроде и ладная, и симпатичная… Никакого чувства юмора, одна сплошная злоба».

Сгрузив архивное добро на свой стол, он перекинулся парой слов с двумя операми, играющими в шахматы за соседним столом, посетовал на общую несправедливость жизни и, убедившись, что на него никто не смотрит, написал Каменской сообщение: «Это она».

* * *

В баре на четвертом этаже было сумрачно и безлюдно, в углу за столиком сидел единственный клиент, попивавший чай и что-то читавший с гаджета. Настя выбрала место по своему вкусу, попросила кофе и бутылку воды без газа. Она пришла чуть раньше, чтобы попробовать настроиться на разговор и сосредоточиться. Из динамика негромко лился голос Хулио Иглесиаса, исполнявшего популярную песню «If you go away». Песня старая, написана в середине прошлого века, Настя помнила, как в детстве, занимаясь французским, много раз слушала ее в исполнении автора – певца и композитора Жака Бреля. Даже тогда, будучи ребенком, она сумела уловить, сколько боли и отчаяния звучало в голосе певца. Иглесиас, конечно, замечательный певец, но так, как Брель, ему не спеть. «Ne me quitte pas…» «Не покидай меня…» Иглесиас пел французскую песню на английском, и Настя машинально принялась сравнивать соответствие переводного текста и оригинала. Разница слышна даже в названии: «Не покидай меня» у Бреля и «Если ты уйдешь» в переводе. «Если ты уйдешь, в мире не останется ничего, во что можно верить…»

Сейчас придет Баев, и Насте придется сказать ему очень неприятные вещи. Всегда трудно принимать мысль о том, что тебя предал тот, кому ты верил. Баев наверняка свято верил в своего друга Ворожца. Знал, что тот не стерильно чист перед законом, но верил, что предать их многолетнюю дружбу Петя не сможет. Будет ли больно полковнику, когда он выслушает Настю? Поверит ли он ей? Будет благодарен или, наоборот, возненавидит, как гонца, принесшего плохую весть? Скорее второе, нежели первое. Игорь Валерьевич мало похож на человека, которому свойственно испытывать благодарность. Если она, Настя, правильно разглядела, то главный стержень всего способа отношения к людям у полковника – недоверие. Значит, он изначально закладывается на то, что все плохие и каждый может обмануть. Каждый. Только не старинные верные друзья – Смелков и Ворожец. Им он верит безоговорочно.

Впрочем, может быть, не так уж безоговорочно? Она определенно заметила, как менялись взгляд и голос Баева, когда она упоминала о том, что Петр Сергеевич готов поспособствовать смягчению финансовых условий при приобретении участка с северной стороны. Эта информация была явно новой для начальника УВД. Новой и неожиданной. Так что, возможно, он подсознательно уже готов к тому, что Настя собирается ему сказать. Но все равно…

«Мне бы стать тенью твоей тени, чтобы удержаться возле тебя…» – отчаянный крик беспомощности. Она опять вспомнила голос Бреля, его интонации, и на одно-единственное мгновение ей стало мучительно, чуть ли не до слез жалко полковника. Перед глазами мелькнул образ огромного лохматого бездомного пса, которого вывезли в лес и бросили. Пес растерянно оглядывается по сторонам и ждет хозяина, еще не понимая, что его оставили здесь насовсем и теперь у него больше не будет человека, которого собака считала своим другом. Другом верным и надежным. Другом, который не может предать.