class="p1">Подобно «Воскресшему Христу», они вызывают разочарование, по крайней мере по собственным заоблачным стандартам Микеланджело. Об уровне их исполнения весьма красноречиво свидетельствует тот факт, что искусствоведы до сих пор не могут сойтись во мнении, вырезал ли их сам мастер, его ассистенты, или они выполнили изваяния в соавторстве. Эти неуклюжие, полубесформенные гиганты, которых Джон Поуп-Хеннесси сравнивал с вагнеровскими великанами Фафнером и Фазольтом[911], принадлежат миру, совершенно отличному от того, где обитают чудесные «Восставший раб» и «Умирающий раб», созданные всего за несколько лет до этих гротескных фигур. Впоследствии их поместили в грот в садах Боболи; сегодня туристические группы чаще всего бодрым шагом проходят мимо них, спеша увидеть «Давида». Наиболее детально выполненный из них, так называемый «Бородатый раб», словно чем-то напоминает самого Микеланджело, немолодого и усталого.

Если его интерес к гробнице Юлия угасал, что неудивительно, если учесть, что впервые этот замысел вызвал у него прилив энтузиазма пятнадцать лет тому назад, то его интерес к новому проекту, мавзолею Медичи, напротив, пробуждался. Микеланджело не поехал в Рим самостоятельно устанавливать «Воскресшего Христа» – и жестоко поплатился за это, – потому что в очередной раз отправился в Каррару выбирать очередную порцию мрамора. Теперь он предназначался для гробницы Лоренцо и Джулиано Медичи.

1 декабря 1521 года, проболев всего несколько дней, папа Лев X неожиданно скончался от лихорадки. Это событие изменило ход итальянской политики. Беглый кардинал Содерини поспешил вернуться в Рим, где 6 декабря обратился с речью к своим собратьям-кардиналам, возблагодарив Господа за смерть Льва, обрушившись на Медичи и убеждая коллег избрать на папский престол кого-то, кто во всем бы превосходил покойного. Совершенно очевидно, что Содерини по-прежнему не мог простить папе несправедливого, как он утверждал, обвинения в участии в заговоре Петруччи с целью отравить его четыре года тому назад[912]. Однако многие впоследствии полагали, что эта яростная вспышка лишила его шансов взойти на папский престол, изначально весьма и весьма высоких.

Оказалось, что конклав, собравшийся 27 декабря, стал одним из наиболее публичных и обсуждаемых за многие века. Римские букмекеры делали ставки на победу кардинала Медичи, но с небольшим отрывом. Когда в Сикстинской капелле началось голосование, оказалось, что про– и антимедицейская партии представлены поровну. 30 декабря Джулио Медичи признал, что не в силах одержать верх, и поддержал своего сторонника кардинала Фарнезе, одного из троих церковных сановников, назначенных судьями во время процесса над своими же собратьями-кардиналами – участниками заговора Петруччи. Однако Фарнезе тоже не смог набрать требуемые две трети голосов. Когда восьмой тур выборов прошел безрезультатно, он снял свою кандидатуру. Определенную поддержку получил кардинал Вулси, но и ее оказалось недостаточно, поскольку его, в его сорок восемь лет, сочли слишком молодым, а кроме того, он был англичанином.

Пришел Новый год, а кардиналы все не могли договориться. 9 января кардинал Медичи выступил с речью, в которой признавал, что поддерживаемые им кандидаты не могут победить, и в качестве компромисса предложил альтернативную кандидатуру – голландского кардинала Адриана Буйенса из Утрехта. В свои шестьдесят три он был достаточно стар; к тому же ему благоволил молодой император Священной Римской империи Карл V, при котором он в свое время исполнял обязанности домашнего учителя. Вероятно, от изнеможения кардиналы избрали его, возведя на престол первого неитальянца более чем за столетие. Толпа, ожидавшая решения конклава под стенами Ватикана, пришла в ужас, услышав весть о его избрании. Образованные римляне полагали, что при «голландском варваре» или «безумном немце» на папском престоле на них обрушится неминуемая катастрофа. Какой-то острослов даже вывесил на стене Ватикана табличку «Сдается внаем»[913].

Новый папа римский, назначенный Карлом V регентом Испании на время своего отсутствия, получил известие о своем избрании лишь спустя несколько недель[914]. Он принял имя Адриана VI, но прибыл в Рим, дабы вступить на престол, только без малого через восемь месяцев. Он стал первым папой за почти двадцать лет, который не нуждался в услугах Микеланджело.

* * *

Хотя существует немало свидетельств, что Микеланджело испытывал к близким людям глубокие чувства, нам почти ничего не известно о его сексуальной жизни, мы не знаем даже, была ли она у него вообще. Кондиви описывал телосложение Микеланджело как «скорее жилистое и костистое, чем мясистое и жирное, но, главное, здоровое от природы благодаря как телесным упражнениям, так и воздержанию, будь то в плотских утехах или в еде…»[915]. Возможно, здесь он высказывался более или менее честно. То сексуальное наслаждение, которое его влекло, считалось тяжким грехом, а он был человеком благочестивым. Обращает на себя внимание, что, хотя он, возможно, испытывал искушение давать деньги под проценты, он никогда не прибегал к такому способу разбогатеть, вероятно, потому, что не одобрял ростовщичества. Впрочем, в его совете Кальканьи: «Не предавайтесь чувственным наслаждениям вовсе или, по крайней мере, как можно реже»[916] – содержится пусть и не очень заметная, лукавая оговорка. Судя по отдельным крохотным намекам, в конце 1521 года его совесть сдалась перед соблазном.

14 декабря Селлайо завершил очередное письмо Микеланджело с перечислением новостей неожиданным предупреждением «не бродить по ночам и оставить привычки, наносящие вред уму и телу и препятствующие спасению души»[917]. (Микеланджело, судя по всему, пристрастился к ночным прогулкам.) Разумеется, нельзя решить с абсолютной уверенностью, но нетрудно догадаться, что именно имел в виду Селлайо. В тосканской комической литературе слово «ночь» было кодовым обозначением содомии, о чем свидетельствует название особого полицейского подразделения, призванного бороться с сим пагубным пороком, – Ночная канцелярия. Согласно судебным протоколам, большинство свиданий между мужчинами, вступавшими друг с другом в случайные связи, приходилось на время между закатом, когда заканчивалась работа, и третьим или четвертым часом утра, когда начинался комендантский час и закрывались таверны.

В 1514 году Макиавелли послал своему другу Франческо Веттори письмо, где весело и беспечно изображал поиски ночных удовольствий, предпринятые их общим приятелем Джулиано Бранкаччи. Майкл Рок в своем исследовании однополых отношений во Флоренции эпохи Ренессанса, озаглавленном «Запретная дружба» («Forbidden Friends»), так излагает содержание этого письма:

«Он проследил маршрут Бранкаччи, рыщущего в поисках доступных наслаждений по переулкам вокруг Борго Санти Апостоли, крадущегося мимо палаццо ди Парте Гвельфа, прохаживающемуся по Новому рынку и на Пьяцца делла Синьория, правительственной площади, где тот наконец набрел на „маленького птенчика“, который нисколько не возражал, чтобы его облобызали и „взбили ему хвостовые перышки“. Найдя сего податливого юнца, он одержал над ним полную, совершенную победу, как выразился Макиавелли, засунув свою птицу, „uccello“, в его ягдташ, „carnaiuolo“»