– Это чем так воняет?

– Так пахнут сгоревшие деньги, – сказал Пушкин.

– Они в особняке были? Где?!

– За подкладкой медвежьей шкуры. Споткнулся о них ботинком… Доброй ночи, господин статский советник…

Только тут начальник сыска понял, что в уголь обратилось три выигрыша на рулетке. И так разволновался, что потер лоб, размазывая копоть рублей на триста. В каком-то романе он читал, как шалая барышня швырнула в камин пачку ассигнаций. Там еще какой-то идиот окончательно с ума сошел от этого. Но чтобы вот так, на глазах сгорели шестьсот тысяч… Это вам никакой Достоевский не придумает…

Неужели и сотенки не уцелело?

25

Что может испытывать такую безграничную слабость, Агата Кристофоровна и представить не могла. Она лежала на одном краю диванчика и не могла оторвать головы от подушки. На другом краю постанывала Агата. Она была не в лучшем состоянии. Хоть доктор Преображенский сделал укол, который должен был поставить на ноги (как он обещал), но ног они не чувствовали. Доза снотворного, которую их заставили выпить, была чрезмерной.

Если бы Пушкин не знал, что с ними случилось, мог бы подумать, что дамы развалились после сытного обеда. Заметив племянника, взиравшего с высоты спасителя, тетушка слабо улыбнулась.

– А-а-а… Мой милый Пи…

Агате тоже хотелось выразить благодарность, но сил хватило на жалкий стон.

– Жду подробностей о том, как оказались в особняке Медгурст, – сказал Пушкин.

Тетушка улыбнулась из последних сил.

– А мы… докатились… догадались, что старуха – Завадская… Я к Агате… Тьфу, Агапе пригляделась… Так она на молодую Полину похожа удивительно… Даже я поверить не могла в очевидное… Тебе хотели сюрприз сделать…

– Благодарю, сделали… И вот результат…

Он не мог рассказать, что пережил, пока выталкивал каталку на улицу, на безопасное расстояние от дома, растирал лица снегом и шлепал по щекам, пока не прибыл доктор. Как потом гнал пролетку на Тверской бульвар, прикрывая их своим пальто. Шубка Агаты и пальто тетушки сгорели дотла. Главное, чтобы не вспомнили, сколько получили пощечин. Особенно тетушка…

– У меня лицо болит, будто дали пощечину, – чуть слышно сказала она.

Из Агаты вылетел звук согласия: и у нее щеки болят. Надо было как можно скорее уходить от опасной темы.

– На разведку была отправлена мадемуазель Керн? – спросил Пушкин.

Агата Кристофоровна кое-как кивнула головой, которую не ощущала.

– После явились вы, тетушка…

– Явилась… Агаты долго не было… Я вошла… Она сидит… Связана… Без чувств… Наверное, по голове ударили… Полина заставила выпить пузырек… Потом… Ничего не помню…

– Вас обеих могли убить, – сказал Пушкин. И чуть было не сказал: «Я мог вас потерять!» – Непростительное легкомыслие… Жуткое. Глупейшее…

– Прости, мой милый…

– А-а-а… – кое-как выжала из себя Агата.

– Я же приказал: не заниматься сыском. Ослушались – и вот результат.

Такой тон Агата Кристофоровна не могла спустить. Даже если бы лежала совсем мертвой. Не то что теперь: немного мертвой… Собравшись с духом, она приподнялась.

– Это кому ты приказы вздумал отдавать?

Оставить тетушку Агата не могла. Она присела и взялась руками за голову.

– Да…

– Ты что тут раскричался, мой милый? – продолжала Агата Кристофоровна, чувствуя, как силы сами собой возвращаются. – Кому вздумал мораль читать?

– Да! – пискнула Агата.

– Ты мне смотри, говори, да не забывайся! – тетушка встала, ее качнуло. Пушкин ринулся на помощь, но его услуги отвергли. – Вот еще взял манеру: старших жизни учить!

– Да-да! – куда уверенней поддержала Агата.

– Напал на беззащитных беспомощных женщин. – Агата Кристофоровна держалась за спинку диванчика. – Кричишь, обвиняешь неизвестно в чем, претензии выставляешь.

Ничего подобного Пушкин не посмел. Он вообще стоял молча.

– Так вот заруби себе на носу, мой милый Пи: мы, московские дамы, не позволим, чтобы нами помыкали… Мы свое представление имеем… И понимаем не хуже вашей хваленой сыскной полиции… Кто убийца, а кто притворяется… А ребусы как семечки щелкаем…

Тут силы окончательно оставили Агату Кристофоровну, и она повалилась на диванчик. Агате так хотелось добавить мудрые и гневные слова, но язык отказывался служить, а глаза сами собой сомкнулись.

– Мой милый, завари нам кофе… – простонала тетушка с закрытыми глазами.

Пушкин побежал будить доктора Алтухова, который имел практику на Тверском бульваре.

26

В лечебнице для душевнобольных Корсакова, что в Мещанской части, в женской палате находились две пациентки. Одна из них сидела, спустив босые ноги с кровати. Перед ней стоял табурет с листом бумаги. Она водила карандашом по фигуре из шестнадцати квадратов, под которой был круг, разделенный на тридцать семь сегментов. Соседка ее лежала, подтянув ноги и укрывшись одеялом с головой.

Михаил Аркадьевич обещал доктору недолго, буквально задать несколько вопросов. Таких важных для следствия. Ему позволили войти в палату ровно на пять минут. На всякий случай он вежливо поклонился. Рузо не обратила внимания, поглощенная рисунками. Не зная, куда присесть, Эфенбах пристроился на уголке кровати.

– Как ваше самочувствие, госпожа Завадская?

Агапа не шелохнулась, закрутив лицо одеялом.

– Позвольте один вопросик осветить…

Она не ответила.

– Останется сугубо между нами… Слово чести…

Губы чуть шевельнулись. Эфенбах наклонился к ней.

– Что, простите, не расслышал?

Нет, показалось…

– Только ради научного интереса, так сказать… – продолжил он. – Увлекаюсь теорией вероятности в математике…

Никакой реакции. Будто не слышит. Эфенбах сделал новую попытку.

– Сохраню в глубокой тайне. Умоляю, прошу вас… Скажите… Назовите тайну рулетки…

Вот теперь точно губы ожили.

– Чуть погромче… Прошу вас…

Раздалось тихое бормотание.

Эфенбах встал на колени и подставил ухо как мог близко.

– Прошу вас, еще раз…

Агапа пробормотала громче. Потом еще раз. И еще…

Теперь Михаил Аркадьевич точно разобрал. Никаких сомнений. Ему назвали тайну рулетки. Агапа повторяла без остановки:

– Пушкин… Пушкин… Пушкин…

27

Закончились Святки. Отзвенело колоколами Крещение с крестными ходами по Москве, с водосвятием Москвы-реки и водоемов, от Пресненских прудов до Патриарших, с возвращением к обыденной жизни. Встали морозы. Небо затянули снежные тучи. Снег не шел. До отправления поезда с Николаевского вокзала оставалось десять минут. На перроне стояла Агата в новой шубке, выбранной на Кузнецком Мосту. Агата Кристофоровна провожала ее.