– Но реально тело Гусева уже было отправлено?

– Конечно. Две недели назад. Но, повторяю, комендатура не сможет ни подтвердить, ни опровергнуть, что я отправил именно его.

– А заявка? Ты ведь указываешь в ней точное количество гробов.

– В прошлый раз я указал пять, включая гроб Гусева, но если меня сейчас о нем спросят, скажу, что в тот раз отправил четыре, потому что не успел выяснить ни личности погибшего, ни адреса родственников. А у комендатуры документации никакой – я лично убедился.

– Ну ты жук! – покачал я головой. – И сколько таким образом ты уже отправил мертвых душ?

– Пять, – опустив глаза, ответил Бленский.

– И все – на одно и то же имя?

– Да.

– А как получаешь гонорар?

– Его привозит водитель грузовика вместе с гробом.

– Неужели грузовик с гробом так просто пропускают на территорию госпиталя?

– Это камээсовский грузовик. У него пропуск-»вездеход».

Я сел на крышку гроба, расстегнул куртку, подул на взмокшую грудь.

– Умница ты, Бленский, – сказал я. – Пожалуй, я не стану тебя убивать. Тебя убьют те, кто тебе платит. Не сегодня-завтра, но тебя обязательно хлопнут – на том свете вспомнишь мои слова. И правильно сделают, что хлопнут, потому что ты жадный человек и зарабатываешь деньги на погибших ребятах. А это большой грех.

Фельдшера Бошляева в «преисподнюю» Бленский не впустил, лишь слегка приоткрыл дверь, взял у него паяльную лампу, топор, ломик и снова запер дверь на ключ.

Гроб был очень тяжелый, я едва смог приподнять одну его сторону. Бленский же со своими зеленоватыми и тонкими ручками вообще чуть не помер над ним.

– Наплодили задохликов, – вполголоса ругался я, переворачивая ящик на бок и вытаскивая гроб на цементный пол. – Не стой, как столб! – крикнул я ему. – Разжигай паяльную лампу, или это ты тоже не можешь сделать?

Он встал на колени и принялся подкачивать воздух в бачок лампы. Я искоса наблюдал за ним. С гулом из форсунки вырвалось пламя. Бленский принялся его регулировать и нечаянно загасил.

– Тебе только с покойниками общаться! – покачал я головой. – Быстрее, Бленский, времени нет!

Он, конечно, не понимал, почему времени нет, он не мог знать о том, что я почти довел до дверей морга прокурора, но тот, подлая душа, сумел вывернуться и сейчас наверняка поднимает по тревоге роту спецназа, требует обыскать всю территорию госпиталя и найти особо опасного преступника.

Бленский стал обжигать тонкую полоску спайки, а я, пока металл был мягким, отрывал крышку ломиком. Мы возились с гробом минут десять или даже больше. «Преисподняя» наполнилась удушливым запахом горячего металла. От огня лампы воздух в ней нагрелся, как в парной. Я уже стащил с себя куртку, но крупные капли пота продолжали стекать по груди, падать на пол, и цементный пол вокруг гроба покрылся темными пятнами.

– Готово, – сказал Бленский, закручивая пламя.

– Тогда хватайся за крышку, – сказал я. – Чего уставился на меня? Страшно?

Мы взялись за крышку и стали ее поднимать. Бленский кряхтел, прикусывал губу, показывал язык, словом, трудился вовсю. Крышка наконец оторвалась от гроба. Мы опустили ее на пол. Я выпрямился, посмотрел в гроб и едва не вскрикнул от неожиданности. Мертвец!

– Черт вас подери! – с облегчением выругался я мгновение спустя, присмотревшись внимательнее. – И тут не могут без конспирации обойтись.

В гробу лежало пухлое чучело человека, точнее, пятнистая форма – куртка и брюки, – туго набитая начинкой.

– Ну-ка, давай этого парнишку вытащим, – сказал я Бленскому, который от удивления никак не мог закрыть рот и оторвать взгляда от чучела. – И отнесем его в туалет.

– К-куда? – не понял Бленский.

– В туалет!! В сортир, черт тебя подери! – крикнул я. – Проснись, включи мозги, пока я тебе их не продырявил!

Я взялся за «ноги», Бленский – за «плечи». Чучело тянуло не меньше, чем килограммов на пятьдесят. Пятясь спиной, я вышел в коридор. Бленского заносило, ноги его подкашивались, и он принялся обтирать собой покрытые побелкой стены. Перед самым туалетом чучело выскользнуло из его рук, и к унитазу я дотащил его один.

– Чудеса, – пробормотал Бленский, глядя, как я, расстегнув несколько пуговиц на куртке, вытащил из нутра полиэтиленовый пакет с сероватым порошком, подкинул его на ладони и поднес к лицу Бленского. – Вот так-то, некрофил, – сказал я. – А знаешь ли ты, что это такое?.. Нет, не стиральный порошок и не удобрение. Это героин, Бленский. Чистейший героин.

Я вогнал пальцы в пакет, разорвал его и высыпал содержимое в унитаз.

– Не стой, помогай мне! Раз-два, вскрыл, высыпал, взял новый. Ясна задача?.. Кто это там гремит?

Мы оба замерли, прислушиваясь. С противоположного конца коридора доносился громкий стук.

– В дверь ломятся, – прошептал он.

– Это прокуратура, – убедительным голосом ответил я. – Все, Бленский, твоя песенка спета. От наркотиков ты не отмоешься до конца своей жизни, учитывая, что она будет чрезвычайно короткой.

– Дверь заперта? – спросил он меня и посмотрел так, словно молил о пощаде.

– Да, но это не остановит солдат, если они начнут брать морг штурмом.

– Что же делать? – плаксивым голосом произнес он.

– Иди к двери, требуй, чтобы не мешали работать.

Он выскочил в коридор, подбежал к двери, откашлялся и, стараясь говорить сердито, спросил:

– Кого там принесло?

– Это полковник Довгий из прокуратуры, – услышал я голос из-за двери. – Откройте, пожалуйста!

– Посторонним вход воспрещен!

– Мне надо только спросить у вас…

– Не мешайте работать! Мы готовим к отправке тела убитых. Зайдите через три часа.

– Я хочу вас предупредить, – не унимался Довгий, – что у вас могут быть неприятности, если вы не откроете мне.

– Я занят! – отчаянно крикнул Бленский и, повернувшись, посмотрел на меня. Я кивнул, мол, правильно говоришь, продолжай в том же духе.

– У вас нет посторонних? – спросил Довгий и снова ударил по двери, похоже, ногой.

– Нет, одни покойники, – ответил Бленский. Вот жук, подумал я, еще шутить пытается.

– Я сейчас позову начальника госпиталя, – пригрозил Довгий.– И нам придется говорить в иной обстановке.

Голос за дверью смолк. Похоже, Довгий в самом деле пошел за начальником госпиталя. На цыпочках подлетел ко мне Бленский.

– Господи, я пропал! – заскулил он. – Если он приведет начальника, я не имею права не открыть. Что же делать? Что делать?

Он заламывал руки и с надеждой смотрел на меня, как обвиняемый на судью, которому предстоит вынести окончательный приговор. Я оттолкнул его, подошел к двери, пригнулся и посмотрел в щель. Метрах в двадцати от входа стоял солдат с повязкой и штык-ножом на поясе.