Какого лешего он отключил телефон?!

Сначала спасать, а потом игнорировать? Нормально вообще?

Руслана воззрилась на экран, будто бы спрашивая у того, что за нафиг происходит. Сообщение о том, что абонент на связи, не приходило. Она и так еле дотерпела до семи с копейками, чтобы снова начать звонить, но ей отвечал только бездушный голос, сообщая, что абонент – не очень абонент.

Будто наткнулась на стену – не пробиться. Рука дернулась к голове.

Вспышкой в мыслях отобразился единственный вопрос: не пробиться?

Сколько времени он бился о стену, которую она возвела? Она первый раз включила прежний номер, когда вернулась в Киев с Толиком и Алиной. Это было в конце февраля. Полтора месяца он не мог пробиться. А потом… потом, наверное, уже не хотел.

Будто пазлы – кусочки содеянного ею и им – начали выстраиваться в общий узор. И этот узор ей не нравился.

Когда она мчалась в аэропорт после вечеринки в честь дня рождения журнала, он сидел у Гуржия, не понимая толком, что происходит. Или понимая? Или уже неважно, понимая или нет?

Когда она ходила по стенам у Озерецкого, отключив телефон, он звонил ей… количество пропущенных вызовов она оценила после того, как вставила в аппарат симку. Не въезжала зачем, но и не пыталась въехать.

Может, беспокоился по поводу слетевшей с крючка рыбки. Он, вроде, рыбалку любил?

Когда она тайно, в глубине души, даже не признаваясь в том себе, ждала от него хоть каких-нибудь действий, он был один, совершенно один в Киеве. И знал, что она в Будапеште… Нет. Не так. Он знал, что она сбежала от него в Будапешт. Ощутимая разница. Где бы он искал ее в чертовом

Будапеште? А она придумывала план, как его проверить с этим проклятым интервью!

Когда она возвращалась восвояси, он летел в Штаты, искать ее через Тоху.

И схлопотал по морде… Просто потому что хотел ее найти. За остывшим кофе она пересмотрела все, что смогла найти во всемирной сети по поводу той дурацкой драки в Лос-Анджелесе. Даже видео – какой-то умник на мобильный снял. Ладно Тоха, с него не убудет, с петуха. Но Егор… Егор – и драка?! Егор, которого вынудили ответить. Они с Антошкой вынудили.

Происходило все что угодно, она творила все, что приходило в голову, – только затем, чтобы скрыться от него. Каково это – месяцами долбиться в стену, не зная, ждут ли за стеной – или наоборот, пребывая в уверенности, что не ждут? Привыкаешь и не больно? Да черта с два! Становится все равно? Может ли стать все равно? Ей ведь так и не стало…

Но и она – другое, чем он. Она думала, ее предали. Ее не предавали. А его осудили, даже слова не дав. В то время как он… он делал, а не говорил.

Не оправдывался. Там, в Одессе… он не оправдывался. Будто смирился с ее выбором. И снова делал – не говорил. Впрочем, она тоже. Неслась вперед, не оглядываясь, не беря в голову и в расчет того, что следовало брать и в голову, и в расчет.

А ведь и без слов понятно. С кем бы он ни приехал на чертову

«Жемчужную леди», ничто не отменяет дикой, кошмарной сцены в его номере. И ничто не отменяет рассеченной брови на его красивом лице. И, что самое страшное, ничто и никогда не отменит сказанного «получился хороший проект из меня». Единственные слова, которые он позволил себе.

Потому что ему было больно.

Болело не только у нее.

И тем не менее. Он вытащил ее. Вытащил – и ушел. Будто бы не было смысла продолжать. Просто развернулся и свалил прочь от машины

Гамлета.

- Мавр сделал свое дело, мавр может уходить, - пробормотала Руслана. К черту! В ее жизни и так было слишком много классики в последнее время.

От Шекспира до Шиллера.

Она сама так захотела, лишая его права себя защитить. А теперь не знала, как выжить, понимая, что ошиблась.

Он не берет трубку. И он отключил телефон.

Она не брала трубку. И ушла из его жизни.

Руслана глухо застонала, глядя на четыре шелкографических Корвета на своей стене, и снова набрала его номер, понимая, что тот не отзовется – смс от оператора так и не пришло. Абонент по-прежнему был в состоянии

«не абонент».

И в то же время она отчетливо сознавала – если не поговорит с ним, взорвется. Потому что он должен знать… должен… Как тогда сказал? «Не

мог не звонить. Не мог не приехать. Нужно знать, что ты понимаешь.

Нужно быть с тобой».

С ней все то же. Сейчас она будто поменялась с ним местами. Он должен знать, что она понимает. Что пазл сошелся в общий узор, в котором она виновата. Независимо от исхода, независимо от того, что он ушел в ту ночь

– ведь тоже чтобы не возвращаться.

Дичь в том, что она даже не в курсе, где он теперь живет!

Понятия не имеет. С Залужной развелся. Значит, не в прежней квартире. Да она и не знает-то, где прежняя, – только въезд во двор помнится, и то смутно. Никогда не бывала и не хотела быть. Дом хотела – с садом и садовником. Как Егор говорил.

Родители… Мама… Вариант? Едва ли… он не стал бы возвращаться к ним.

Но даже если… это тоже поди найди.

Гостиница. Тогда, в их самый последний день, он так буднично сказал ей, что намерен съехать от Оли в гостиницу. Но ей в голову не пришло спросить, какую. Хотела только предложить перевезти вещи к ней. И себя – тоже к ней. Не успела. Не срослось. Забылось. Потому что встреча с беременной женой перечеркнула все. И это тоже было отнесено к категории «вранье».

Но даже если… четыре с лишним месяца в гостинице? Это не в его стиле.

В его стиле – лететь через океан, чтобы узнать, где она. Или вламываться безоружным в дом к преступникам, чтобы вытащить ее же из переделки.

Руслана спрятала лицо в ладонях.

«Только чур секс вместо оплаты больше не предлагать».

«Ты мне льстишь».

Дура!

Пятница. Редакция «À propos», куда она победно заходила в октябре прошлого года, чтобы убедить его ехать с ней в «Мандарин». Теперь нужно ни много ни мало. Убедить его выслушать. Просто выслушать. На большее рассчитывать страшно. Невозможно.

Она вскочила с кровати и бросилась к зеркалу. Выглядела кошмарно после ночи, после предыдущих ночей – без него. После недель бесконечной, изнурительной работы. С немытой головой. В затертых спортивках. И с этим точно надо было что-то делать.

Хотел же он ее в том чертовом платье-провокации!

Когда она ломанулась в душ, часовая стрелка приближалась к отметке в

8:00.

А уже в 9:30 она входила в здание, где располагалась редакция. Декорации те же. «Артхаус» напротив. Желтый Корвет. Улей сотрудников. Только девушка больше не носила цветных прядей. Но носила платье с дурацкими черно-фиолетовыми кошками на ярко-зеленом фоне.