Всего в трех кварталах от меня, сразу за Декатур-стрит, несла свои стремительные воды Миссисипи, отделенная от города насыпной набережной. Даже отсюда я видела, как над крышами домов поднимались особенно высокие мачты. Я захотела свернуть в ту сторону, но у монастыря доступ к реке преграждал грузовой причал, поэтому я пошла дальше по Ройял-стрит. Мостовая здесь явно находилась ниже уровня моря. Любой более или менее сильный ураган легко пробудит ото сна и озеро и реку, словно из гигантской чаши выплеснув их воды на Французский квартал вплоть до Бурбон-стрит, оставив над поверхностью лишь церковные шпили, памятник Энди Джексону на коне и электрические провода с сидящими на них крикливыми чайками.

На Сен-Филип-стрит я свернула-таки налево и стала спускаться к реке. За спиной застучали каблучки – Венди решила держаться ко мне поближе. Когда мы проходили мимо распахнутых дверей клуба «Вавилон», из темных недр его донеслись лирические гитарные аккорды. Буквально на глазах Французский квартал становился все более коммерческим. Теперь нас окружали рестораны и пабы, адвокатские конторы и крошечные частные отели. И лишь изредка еще попадались жилые дома, утопавшие в тени фруктовых садов, – там на узких гаревых аллеях назначались по вечерам свидания и устраивались семейные маскарады. Я вздрогнула при мысли, что в одном из этих укромных мест вполне мог писать свои картины одаренный маньяк, которого мы безуспешно ищем. Как странно… накануне вечером, когда здесь звенели бокалы и женский смех, когда за легкими летними занавесками люди предавались любви или просто спали… В это самое время над кварталом зависли вертолеты ФБР, оснащенные термокамерами, и пилоты до рези в глазах вглядывались в очертания темных дворов, пытаясь угадать то место, где пряталась зловещая тайна…

На площади Франции меня поджидала бронзовая Жанна д'Арк, горделиво возвышавшаяся над городской суетой. Отливавший золотом конь ее попирал брусчатку, знамя взметнулось под серые облака. Ода в бронзе, воспевающая вызов, который эта женщина бросила миру, не смирившись с уготованной ей жалкой долей. Будь скульптор честнее, он изобразил бы Жанну на костре…

Венди шла уже почти вровень со мной. Вокруг в одночасье стало многолюдно. Отовсюду неслась разноязыкая речь туристов, нетерпеливыми гудками пробивали себе дорогу в плотном потоке машины, на французском базаре шла бойкая торговля овощами, фруктами и сувенирами, шипели на углях кофейные турки. Я наконец уловила запах реки – насыщенный, прелый, с оттенком гнили. А еще через минуту увидела через узкий проход платной автостоянки набережную и борт грузового судна, причем его красная ватерлиния находилась как раз на уровне моих глаз.

– Куда мы идем? – спросила Венди.

– К реке. Хочу прогуляться по набережной. Там есть тропинка, за трамвайными путями.

– Хорошо.

Она приотстала на два шага, а я решительно направилась в сторону трамвайной остановки и ступила на набережную. Река разлилась, и уровень воды для этого времени года поднялся необычно высоко. Я завороженно смотрела на мутный поток, катившийся через город с устрашающей скоростью. Тут и там виднелись шлюпки и баржи, небо кишело чайками. Мы пошли в сторону Джексон-сквер. Вдали я уже могла различить отели и торговые центры Канал-плейс, здание старой Торговой палаты и мосты-близнецы, ведущие на западный берег.

Мы неторопливо шагали по тропинке, то и дело уступая дорогу праздношатающимся туристам и любителям утреннего бега с плеером у пояса. Время от времени нам попадались уличные музыканты, перед которыми лежали раскрытые гитарные футляры с двумя-тремя медяками, и распухшие от пьянства бомжи-попрошайки. Я чувствовала, как молча напрягается Венди с приближением каждого встречного, и расслабляется, разминувшись с ним.

Справа поблескивали рельсы трамвайных путей, позади них тянулась автостоянка. Слева к воде сбегала семиметровая насыпь набережной, увенчанная каменным карнизом, к которому лепился пригнанный волнами речной мусор. Тут и там неподвижно стояли рыбаки, вооруженные длиннющими удочками и спиннингами.

– Венди, вы помните недавний скандал, связанный с ФБР, в ходе которого ваших людей уличили в том, что они фабриковали свидетельские показания и даже подделывали вещественные доказательства, чтобы все идеально вписывалось в схему обвинения?

– Помню, – лаконично отозвалась она.

– В ходе разбирательства выяснилось, что результаты экспертиз, как правило, точны лишь на пятьдесят процентов или даже меньше.

– Так бывает, но редко. И в любом случае Луис Фрич[29]потратил много сил и времени, чтобы исправить ситуацию. А вы намекаете на эти собольи щетинки?

– Не знаю. Просто начинаю сомневаться, что четверо наших подозреваемых вообще имеют какое-то отношение к похищениям.

– Тогда скандал разгорелся из-за того, что эксперты изменяли показания свидетелей и улики, подгоняя их под нужный результат. А в нашем случае эксперты вообще не знали, на что могут наткнуться, и не ставили перед собой задачи привязывать найденные улики к чему-то или к кому-то. Они просто исследовали картины и нашли эти щетинки. И уже потом установили, что такие кисти встречаются весьма редко и заказываются, в частности, из Нового Орлеана. Все просто.

В словах ее сквозила уверенность, и на душе стало от этого чуть легче. Вот ведь удивительно: мы уже столько прошагали, я едва не задыхаюсь, а Венди говорит так, словно мы битый час сидим в каком-нибудь летнем кафе за ленчем.

– Я никогда прежде не участвовала в расследовании дел об убийствах, – сказала она. – Но полностью доверяю Джону и мистеру Бакстеру.

Я машинально кивнула, занятая своими мыслями. Внизу, у самой воды, стоял высокий плечистый бородач в темном пальто и молча наблюдал за нами. Он был далеко, поэтому Венди удостоила его лишь мимолетным взглядом. Но я знала – если что, уже через секунду в ее руках блеснет вороненое дуло пистолета.

– А расскажите, какое у вас сложилось впечатление о Талии Лаво? – попросила Венди.

– Она мне очень понравилась. У нее было трудное детство, отец и старший брат насиловали ее, но она не сломалась и нашла в себе силы жить дальше.

– Ничего себе…

– Да.

– Она была лесбиянкой?

– Вы говорите о ней в прошедшем времени. Надеюсь все-таки, что Талия еще жива.

– Я неправильно выразилась, это случайность, простите. – Она даже покраснела.

– Ничего, все нормально.

Мы еще некоторое время шли молча. Венди была погружена в какие-то свои мысли. А потом вдруг сказала:

– Извините, что лезу не в свое дело… Не обижайтесь… Так получилось, что я слышала, как во время разговора с Лаво вы рассказали ей о том давнем насилии… Вы на самом деле пережили такое?

Я испытала мгновенный приступ раздражения. Похоже, об этом говорят уже на всех этажах и во всех курилках штаб-квартиры ФБР. Впрочем, глупо обижаться на Венди. Она молода, а молодым свойственно любопытство. Это их способ познавать мир.