Во время Учредительного съезда Алексеев и его начальник штаба генерал-лейтенант А. И. Деникин выступили в Ставке с докладами, которые, по оценке генерала Головина, можно было бы считать своеобразным «психологическим истоком русской контрреволюции». На съезде выступили также члены ЦК кадетской партии: П.Н. Милюков, Ф.И. Родичев, А.И. Шингарев, монархист В.М. Пуришкевич.

Алексеев выступал первым. Никогда прежде ему не приходилось делать политический доклад, да еще и перед столь многочисленной, хотя и сочувствующей ему, аудиторией. Голосом «усталого и глубоко измученного человека» он говорил о своем понимании причин «падения воинского духа Русской Армии»: «Мы часто встречаем короткую фразу: “Отечество в опасности”. Мы слишком привыкли к этой фразе… и не вдумываемся в грозный смысл ее. Россия погибает. Она стоит на краю пропасти. Еще несколько толчков вперед, и она всей тяжестью рухнет в эту пропасть. Враг занял восьмую часть ее территории. Его не подкупишь утопической фразой: “мир без аннексий и контрибуций”. Упал воинский дух русской армии; еще вчера грозная и могучая, она стоит сейчас в каком то роковом бессилии перед врагом. Прежняя традиционная верность Родине сменилась стремлением к миру и покою. Вместо деятельности в ней заговорили низменные инстинкты о сохранении жизни каждого воина».

Делала свое пропаганда классовой борьбы и сословной розни: «Начертали на нашем знамени великое слово “братство”, но не начертали его в сердцах и умах. Классовая рознь бушует среди нас. Целые классы, честно выполнявшие свой долг перед Родиной, взяты под подозрение… Мы заботимся… — каждый о своих интересах. Много хлеба, а русская армия недоедает, а конский состав и совсем голодает».

Примечательные, ставшие позднее весьма популярными в идеологии Белого движения, параллели связывал Алексеев со Смутным временем начала XVII века (позднее, в Ростове на Дону, Михаил Васильевич выступал с лекцией по данной исторической теме): «Настали новые, светлые времена, а где воодушевление, где порыв, где энтузиазм молодой нации, достигшей великих благ человечества?… Если вернемся назад, то увидим, что только 300 лет тому назад такое же лихолетье переживала наша Родина. Но тогда было легче. Тогда на пороге был… враг — славянин, не проповедовавший, что “славянство — это навоз для удобрения почвы для немецкой культуры и благоденствия германского народа”».

Идеям «классовой борьбы» в армии нужно было противопоставить «слияние офицеров и солдат в одну дружную семью, в один общий союз». Офицерству следовало всячески укреплять «общее доверие», «сердечное расположение к солдату», заботиться о том, чтобы «приподнять нравственный и умственный склад солдата». Вместо политического деления «всех граждан России на платформы и платформочки» следовало «объединиться на одной великой платформе: Россия в опасности. Нам надо как членам великой армии спасать ее». Но пока, как говорил Алексеев, в стране нет «той мощной власти, которая заставила бы каждого гражданина нести честно долг перед Родиной». Эти требования «твердой руки», насущно необходимой «во имя завещанной Государем победы над врагом», стали основой будущей идеологии Белого движения, выдвигавшейся, прежде всего, российским офицерством. Их вполне разделяли и «первый почетный член» Союза офицеров, и многие общественно-политические структуры, зарождавшиеся в конце весны — начале лета 1917 г.

По воспоминаниям Ряснянского, «слабый в начале речи голос Главнокомандующего крепнет к концу, и все лицо его как-то преображается… Во время речи создавалось настроение взаимного доверия и понимания между Верховным Главнокомандующим, старым, опытным человеком, облеченным доверием страны еще до переворота, и, по большей частью, молодыми и никому, кроме свой части, неизвестными офицерами». Показательно, что «съезд встречал чрезвычайно отзывчивое отношение по всем вопросам, обращенным к Ставке, и вместе с тем какого-либо давления со стороны Верховного Командования на съезд совершенно не было. Влияние Алексеева сказывалось лишь в том, что съезд не был резок в своих резолюциях и сделал некоторые уступки солдатам-делегатам, чего быть может и не было бы сделано без его влияния».

Стремясь к восстановлению нарушенного единства между офицерами и солдатами, Алексеев активно защищал идею создания «Общевоинского союза», надеясь на компромиссное объединение как патриотов-офицеров, так и солдат. Однако солдатская инициативная группа, призвав офицерство очиститься от «изменников Родины», которые «не признают власти народа» и носят на себе «налет царской пыли», отказалось поддерживать создание «Общевоинского союза»{72}.

«Политическое кредо» Союза офицеров достаточно ясно выражалось в декларации о его создании: «2 марта в России пала старая власть. Вместе с ней пала и старая организация страны. Перед гражданами России встала первейшая и неотложная задача — организовать страну на началах свободы, равенства и братства, чтобы из хаоса революции не ввергнуть государство на путь разложения и анархии… На командный состав и на корпус офицеров выпала тяжелая задача — видоизменить, в тяжелый период военных действий, организацию армии в духе начал, выдвинутых революцией, не нарушая, однако, основ военной организации… Мы верим и повинуемся Временному правительству, которому все присягали. Мы поддерживаем Временное правительство — впредь до решения Учредительного собрания — в целях предоставления ему возможности спокойно и работать над осуществлением и закреплением завоеванных свобод, и довести страну до Учредительного собрания». Влиянием «революционного времени», кстати, можно было объяснить положение о том, что «в число членов Союза не могут быть приняты бывшие офицеры отдельного корпуса жандармов и бывшие офицеры полиции».

Майский съезд в Ставке утвердил устав Союза офицеров, его руководящие структуры. Ряснянский отмечал, что политические интересы постоянно преобладали над сугубо военными. Очень скоро началось сближение с определенными партийно-политическими структурами: «Дальнейшая деятельность Союза продолжалась уже в сфере установления общности работы с национально настроенными группами — политическими, общественными и промышленно-торговыми». «Взаимоотношения Офицерского Союза с указанными кругами мыслились в следующей форме: Союз дает физическую силу (офицерские кадры. — В.Ц.)», а национальные и финансовые круги — деньги и оказывают, где нужно, политическое влияние и на руководство».

К середине лета Союз имел уже обширную сеть на фронте, «не было армии, в которой бы не было нескольких его отделений». Далее предполагалось открыть отделения Союза во всех военных округах и крупных городах. Создание этих «союзных» структур предполагало не только пропаганду в духе укрепления армии и борьбы с анархией в тылу, но и прием новых членов, а также поиск информации об антиправительственной деятельности социалистических партий, прежде всего, большевиков. Собиралась информация о тех армейских комитетах, которые, по мнению членов Союза, «наносили вред» боеготовности фронта. Таким образом, определяющей чертой деятельности Союза становилась «борьба с внутренним врагом».

Летом 1917 г. члены Главного комитета установили контакты с известными политиками: П.Н. Милюковым, В.А. Маклаковым (до его отъезда в Париж), П.Б. Струве, Н.В. Савичем и др. Далеко не последнюю роль сыграл Союз офицеров накануне «корниловщины». По свидетельству Ряснянского, «группа, образовавшаяся из состава Главного Комитета… Союза офицеров при Ставке, всего в составе 8—10 человек (во главе ее стоял полковник Сидорин. — В.Ц.), и занявшаяся конспиративной деятельностью, поставила себе ближайшей задачей организовать среди офицеров группу верных идее Национальной России. Вождем, за которым предполагалось идти, был генерал Корнилов. Корнилову об этом ничего не было сказано». При этом «часть членов Главного Комитета образовала группу, вошедшую в связь с некоторыми другими организациями… Конспиративные группы того периода представляли собой небольшие группы, главным образом офицеров, ничем не связанных и даже враждовавших между собою… но все они были антибольшевистскими и антикеренскими». Именно из этих групп предполагалось организовать мобильные офицерско-юнкерские отряды, с помощью которых следовало захватить центральные учреждения Петрограда и арестовать Петроградский Совет. Об их намерениях накануне выступления генерала Корнилова в августе 1917 г. узнал Алексеев и, как будет показано ниже, категорически отказал в поддержке такого рода «активизма»{73}.