И докторская диссертация «Древние тюрки. История Срединной Азии на грани Древности и Средневековья (VI–VIII вв.)», и вышедшая через шесть лет монография «Древние тюрки» про шли гладко, почти без дискуссий, сопровождавших «Хунну», без скандалов, которые будут сопутствовать появлению «Поисков вымышленного царства» и «Старобурятской живописи».

Правда, если верить Гумилеву, недоволен был не один Кляшторный: «60 % востоковедов перестали мне кланяться и, по слухам, собрались выступить на защите с протестом, но в решительный момент испарились. У них хватило ума понять, что все они вместе взятые знают историю раз в восемьдесять хуже меня одного», — писал Василию Абросову Лев Гумилев.

Принято считать, что «Древние тюрки» – «самая научная» из работ Гумилева, она больше других его книг соответствует нормам, принятым в исторической науке. Гумилев работал над историей древних тюрков с декабря 1935 года. Истории Тюркского каганата посвящены его дипломная работа и две диссертации. Немудрено, что за много лет, несмотря на огромные перерывы в работе, Гумилев собрал и обработал громадный исторический материал.

В истории работы над «Древними тюрками» есть и совершенно неизвестный эпизод, который биографы Гумилева или обходят вниманием, или же просто о нем не знают. Он в свое время не получил огласки благодаря деликатности Михаила Хвана и посвященной в его дела Татьяны Крюковой, да и сам Гумилев сумел избежать конфликта и скандала, которым могла обернуться публикация его блестящей монографии.

С Михаилом Федоровичем Хваном Гумилев познакомился в своем последнем лагере. Хван помимо родных языков – корейского и русского – хорошо знал японский и китайский. Пока Михаил Федорович сидел в лагере как «японский шпион», по его книге «Идеография» студенты Ленинградского университета изучали иерголифическую письменность.

В отличие от Гумилева, Хван до лагеря не успел защитить диссертации, поэтому во второй половине пятидесятых его положение в научном мире было шатким. Лев Николаевич предложил ему сотрудничество. В 1958-м два востоковеда начали готовить к печати неизданные работы Н.Я.Бичурина. «Собрание сведений по исторической географии Восточной и Срединной Азии» знаменитого русского синолога под редакцией Гумилева и Хва на вышло уже в 1960-м в Чебоксарах, на родине Бичурина.

Тюрколог и синолог, историк и лингвист, на первый взгляд они идеально дополняли друг друга. Но Гумилев, резкий, авторитарный и экспансивный, видимо, не мог слишком долго и вовсе бесконфликтно работать с другим исследователем. Ученые, особенно ученые талантливые, — вообще не слишком мирный и толерантный народ.

После защиты диссертации Гумилев дорабатывал и готовил к печати своих «Древних тюрков». Ему предстояло решить научную проблему. У каждого знатного тюрка было не только имя, но и чин, титул, а иногда и прозвище. Если шад (принц крови) становился ханом, то его титул менялся. А составители китайских хроник могли назвать тюркского хана и по титулу, и по имени, и по прозвищу. Кроме того, даже китайцы переиначивали тюркские имена, а в устах перса или грека, армянина или араба титулы тюркских ханов искажались до полной неузнаваемости. В результате один и тот же человек в разных источниках действовал под разными именами. Например, жил был такой То листегин (принц восточного крыла), известный еще как Ирбис Ышбара (Барс могучий) и Сы-джабгу-хан («Вероломством достигший титула джабгу-хан»). Китайцы называли его Шили-дэле, Тел-и-дэли, Иби Бололюй, Болосы шеху-кэхань и Сы-шеху-кэхань. И все это один человек! Политическую историю каганата не понять, не разобравшись в этой головоломной тюркской ономастике, но Гумилев, не знавший китайского, в принципе не мог бы решить эту задачу. Поэтому он и призвал на помощь Михаила Хвана. У того был свой интерес: богатый материал, собранный вместе с Гумилевым, он мог бы использовать для работы над своей диссертацией.

Сотрудничество ученых как-то постепенно перешло в отношения «начальник – подчиненный». В письме Гумилеву Михаил Федорович так будет рассказывать о своей работе «над тюркской ономастикой по китайским данным»: «По мере готовности я сдавал Вам частями свои черновые наброски на Ваше рассмотрение и утверждение. Когда Вы отвергали какой-нибудь вариант, я искал другой, более подходящий. С этого мо мента Вы, по существу, стали хозяином-заказчиком, моим научным руководителем и редактором моих филологических изысканий».

В марте 1962 года Гумилев поставил Хвану задание, но уже 7 мая 1962-го, недовольный работой Хвана, устроил своему коллеге скандал: обвинил в марризме (!) и незнании тюркских языков. Возмущенный Хван ответил письмом от 9 мая 1962-го, где напомнил Гумилеву историю их сотрудничества и спросил, уж не нашел ли Лев Николаевич другого, «более удобного помощника-китаиста»? Несмотря на ссору, Хван предложил все-таки довести работу до конца, но выдвинул одно условие: «… я считаю для себя делом чести довести Ваш ценный труд до высокого технического уровня. Я Вам предлагаю поместить в самом конце приложения к Вашей книге СРАВНИТЕЛЬНУЮ ТАБЛИЦУ ТРАНСКРИПЦИИ ИМЕН И ТИТУЛОВ ХАНОВ (выделено М.Ф.Хваном. – С.Б.) первого каганата, но только п о д м о и м и м е н е м (выделено М.Ф.Хваном. – С.Б.), дабы Вы могли опираться на что-то во всей китайщине. Вам даже не надо каждый раз ссылаться на меня. В оглавлении будет указано, и хватит».

Ответ Гумилева Хвану неизвестен, зато мы знаем, как Лев Николаевич представил ссору с Хваном своим друзьям.

Из письма Льва Гумилева Василию Абросову от 31 мая 1962 года: «Сильно подвел меня Хван. Он решил перевести нашу общую работу целиком на себя и вынес меня в сноски. При этом он переменил коечто по своему разумению, и получился вздор. Он мне написал, что больше приезжать ко мне не хочет, но чтобы я включил в мою книгу "именник" под его именем. Ну не идиот ли?»

Дружеские отношения между Хваном и Гумилевым были испорчены, хотя работу они все-таки довели до конца. Если прежде Михаил Федорович охотно приходил на Московский проспект в гости к своему товарищу по лагерю, то теперь даже деловые свидания проходили на нейтральной территории – у Татьяны Крюковой.

Гумилев охотно использовал помощь других людей, но как только дело было сделано и необходимость в помощнике отпадала, Лев Николаевич, случалось, довольно быстро забывал оказанные услуги.

Свое обещание Хван исполнил. Исполнил ли Гумилев? Исполнил, но, если верить письму Хвана к Татьяне Крюковой от 6 января 1968 года, далеко не сразу. В одной из редакций «Древних тюрков» имя Хвана будто бы не упоминалось, зато «вся реконструкция древнетюркских имен и титулов была приписана автору рукописи». Хван предупредил Гумилева: получится большой «конфуз», потому что востоковеды хорошо знали: Гумилев не владеет китайским и не умеет читать иероглифы. Тогда в другой редакции Гумилев в оглавлении не указал имени Хвана, но упомянул в тексте и в примечании к ономастической таблице: «М.Ф.Хвану принадлежит синологическая часть работы, выполненной нами совместно; за оказанную услугу приношу ему благодарность».

Хван, человек скромный и благородный, был вполне удовлетворен, в его глазах Гумилев «реабилитировал себя полностью».