— Мне жаль тебя разочаровывать, — сказал я, ни чуточки его не жалея, — но ты проиграл — юбки на той девице не было, она разгуливала по городу в штанах. В черных шелковых шароварах.

— Это не принципиально, — отмахнулся Агнар. — Важно, что ты где-то валялся на сене с девкой, как я и говорил. Так что я выиграл.

— Не на сене, а на ковре, — уточнил я, сознавая однако, что Агнар вправе счесть меня занудой, и потому больше спорить не стал.

Мечислав и Фланнери отсыпали Агнару по двадцать денариев, и тот спрятал деньги в один из многочисленных бездонных карманов.

Затем Фланнери повернулся ко мне и покачал головой, а когда заговорил, то стало ясно, что он отнюдь не считал вопрос исчерпанным, а тему закрытой.

— Уж от кого от кого, а от тебя я никак не ожидал такого легкомысленного поведения! Ты хоть понимаешь, что наделал?

— А что тут такого? — заступился за меня Мечислав. — Ну отодрал бабу, так что с того? Дело-то житейское…

— Ты, возможно, этого и не знаешь. — Фланнери мученически закатил глаза к потолку. — Но от этого, понимаешь ли, дети бывают.

— Ну, во-первых, не всегда, — вмешался я, — а во-вторых…

— Ты же военный человек! — взорвался Фланнери. — Да к тому же лучник! Уж кому-кому, а тебе полагалось бы знать, что каждый твой выстрел попадает в цель!

— Ты хочешь сказать… — начал было я.

— Да! Мы — дети демона и как таковые отличаемся от других смертных, помимо всего прочего, большой силой семени. И поэтому мы не можем позволить себе, как изящно выражается Мечислав, «драть баб» направо и налево, разбрасывая свое семя где ни попадя.

— А собственно, почему? — лениво полюбопытствовал Агнар, которого горячность Фланнери не впечатлила.

— А потому, что наш путь лежит на юг, к Прозрачному морю, к острову малому, наконец, который лежит рядом с большим. Где бы ни находился остров этот, он явно далеко, а для того самого притяжения между потомками Глейва необходима известная пространственная близость. Так что дети ваши, зачатые севернее Таокларских гор, до того острова почти наверняка не доберутся, а значит, от них не будет проку будущему народу. Для нас это потеря, а неизвестно для кого — приобретение. Ты знаешь, сколько у тебя сыновей и где они? — Он ткнул пальцем в грудь Мечислава.

Тот пожал плечами:

— Да по разным селам Вендии небось десяток-другой наберется, я не считал.

«Так ты и считать не умеешь?» — удивился я, но не подал виду.

— А у тебя? — переключился на меня Фланнери.

— В Антии есть один, — ответил я, а затем вспомнил Ирсу и поправился: — Ну, может, двое. И еще один будет здесь, в Тар-Хагарте, если ты прав.

— Прав, прав, не сомневайся. А у тебя? — Он с обвиняющим видом повернулся к Агнару.

— Полагаю, ни одного. — Агнар зевнул с видом полнейшей скуки.

— Ни одного?! — дружно воскликнули мы.

— Этого не может быть! — категорически заявил Фланнери.

— Откуда ты знаешь? — спросил я Агнара.

— Слушай, а ты случайно не того… — начал было не очень вежливый Мечислав.

— Мне, в отличие от вас, все в жизни приходилось брать с бою, — зло сверкнул глазами Агнар. — И так как я почти все время куда-то бежал, мне было некогда валяться на сене. Первые девицы в моей жизни появились, когда я уже очутился в странах, где проживают в основном косоглазые. А они, как им и положено, косо смотрят на всех, кто не косоглазый, и не желают иметь от него ребенка с нормальными глазами. Я к тому, что все тамошние девицы тщательно предохранялись от беременности. Самыми разными способами, начиная с глотания головастиков и кончая особыми оберегами.

Он бы и дальше развивал эту тему, но тут в пивном зале раздался громкий гул, заставивший нас обернуться. Гул все нарастал и наконец перерос, в дружный рев:

— КОРЖЫК! КОРЖЫК! КОРЖЫК!

В зал вбежало несколько молодцов, затянутых с ног до головы в красную холстину.

— Шапки долой, господа! — закричали они. — Перед вами сам Великий и Блистательный Коржык, сын Геральта, сына Андреаса!

И следом за ними спокойно, без всякого важничанья, вошел тот, кого так восторженно приветствовали: довольно молодой человек с совершенно белыми волосами. И когда я увидел его глаза, то понял, что волосы у него белые не с рождения, так как глаза его были зеленые, со зрачками как у кошки. Несмотря на теплую погоду, он был одет в черный плащ, наброшенный на плечи. Подойдя к стойке, он скинул плащ, и под ним обнаружилась потертая кожаная куртка, а за спиной висела на ремне кифара.

Трактирщик тут же подбежал к нему и подобострастно осведомился:

— Чего пожелаете?

— Пива, — кратко ответил Коржык. Голос у него был неприятный.

Трактирщик тут же вытер руки о фартук и наполнил пивом глиняную кружку. За стол Коржык не сел, а остался у стойки, обводя зал пронзительным взглядом. Потом глотнул и почмокал, оценивая вкус. Похоже, ему понравилось: он допил и се стуком поставил кружку на стойку. После чего, не чинясь, привычным движением взял кифару и пробежался пальцами по струнам, заставив их зазвучать так, что в душе у слушателей (во всяком случае, у меня) возникли образы грома, огня, ревущего потока и свистящего ветра. А потом запел неожиданно звучным и сильным голосом, одновременно повелительным и проникновенным, заставлявшим гадать, что же это за пиво, от которого с человеком происходит такая волшебная перемена. Ведь, насколько мы знали, пиво на шизахнаре имелось только у нас…

А певец между тем ударил по струнам и затянул:

— Давно нам известно от предков: Нет золота в Серых горах, И люди бывают там редко, Их гонит оттуда злой страх.

Пел он на койнэ, торговом языке Межморья, сложившемся во времена левкийской гегемонии и заменившем тар-хагартцам родной тар-хагартский, которого, впрочем, не существовало в природе. Однако Мечислав внимал, замерев от восторга, словно услышал вдруг полузабытую родную речь.

В балладе рассказывалось о бедной сиротке по имени Сандра, у которой, как положено, была злая мачеха, а у мачехи, опять же как положено, имелись собственные дочери, железные зубы и неприятные намерения. Однажды мачеха и названые сестры Сандры отправились в королевский замок на бал, а бедную Сандру оставили дома, поручив ей вымыть окна, натереть пол, выбелить кухню, выполоть грядки, посадить под окнами семь розовых кустов и познать самое себя. И Сандре осталось только тоскливо вздыхать, глядя из хижины лесничего на огни в королевском замке, где веселились на балу мачеха и названые сестры. («Вот только интересно знать, как умудрилась жена какого-то лесничего выхлопотать для себя и дочек приглашение на бал, — промелькнуло у меня в голове. — В Эстимюр такая особа уж точно не попала бы, несмотря ни на какие связи…») Но добрая колдунья, доводившаяся Сандре какой-то родней (какой именно, я не понял, но, видимо, достаточно близкой, раз она нарекла Сандру именем при рождении), произнесла заклинание, что-то вроде «Биббити-боббити-бу» или «Крибле-крабле-бумс», превратив мышей из подполья в шестерку лошадей, крысу — в кучера, а тыкву — в роскошную повозку. Так что Сандра подкатила к королевскому замку с большим шиком и произвела неизгладимое впечатление на наследного принца. Дальнейшее я себе уже примерно представлял, но Коржык оказался не так прост и сумел меня удивить. Потому что, если верить ему, дело развивалось так.