В самую середину этой вакханалии Джинн спустился с той самой крыши, где расстался с Големом. Он шел посреди улицы, не замечая ни толпы, ни любителей поживиться, которые, распознав гнев и обиду в его глазах, отворачивались в поисках более легкой добычи. Он видел перед собой только Голема, с растрепанными волосами, в обгоревшей одежде. Он слышал только обвинения, которые она бросала ему. Помнил только о бесповоротности их прощания.

Что ж, пусть будет так. Теперь она легко может сдаться полиции и стать мученицей, о чем всегда и мечтала. Или может вернуться в свою тесную клетку, шить и печь хлеб до скончания века. Ему было наплевать на это. Он с ней покончил.

Джинн шел на юг, и толпа постепенно поредела, оставив после себя лишь отдельных нищих бродяг. Он не стал поворачивать на юг к Маленькой Сирии. Там его ждала только мастерская или душная комната, о которой ему даже думать не хотелось.

Через какое-то время он достиг Бруклинского моста и остановился в его тени. Джинна всегда восхищал этот мост, его элегантный изгиб и те невероятные усилия и талант, которые потребовались для его создания. Он отыскал вход на пешеходную дорожку и дошел по ней до того места, где кончалась земля и начиналась вода. Под ним на волнах подпрыгивали лодки, их борта терлись о сваи. Если захотеть, можно просто пересечь мост и отправиться куда глаза глядят. Чем больше он думал об этом, тем соблазнительней казался ему такой план. Ничто не держит его на Манхэттене. Он может отбросить все притворство, прекратить строить из себя человека и просто шагать вперед, никогда не уставая и никогда не останавливаясь! Земля будет мелькать под ним, как уже было когда-то!

Он стоял над водой, напрягшись всем телом, и готовился сделать первый шаг. Мост разворачивался перед ним, уходя вдаль полосой стали и мерцающих газовых огней.

Вдруг все напряжение покинуло его тело и сменилось непробудной усталостью. Все это бесполезно. Что ждет его на другой стороне моста? Опять бесконечные люди и дома, построенные еще на одном острове. Он дойдет до его конца, и что потом? Бросится в океан? Можно сделать это и прямо сейчас.

Джинн чувствовал, как Вашингтон-стрит тянет его к себе, словно птицу, угодившую в силок. Тянет — Дюйм за дюймом. Там не было ничего, чего бы он хотел, но больше идти было некуда.

Арбели разжигал горн, когда Джинн вошел в мастерскую.

— Доброе утро, — приветствовал Арбели партнера. — Ты присмотришь за мастерской? У меня есть дела в разных местах, а потом я хочу повидать мать Мэтью. Сомневаюсь, что она знает, сколько времени он проводит здесь.

Джинн молчал. Арбели поднял на него глаза, и его лицо вытянулось.

— Что с тобой?

Пауза.

— Почему ты спрашиваешь?

Арбели хотелось ответить, что Джинн выглядит так, словно у него разбито сердце, словно он потерял что-то невероятно ценное и тщетно искал это всю ночь, но он сказал только:

— У тебя совсем больной вид.

— Я не болею.

— Я знаю.

Джинн опустился на скамейку:

— Арбели, ты можешь твердо сказать, что доволен своей жизнью?

«О господи, — вздохнул жестянщик. — Что-то точно случилось». Он нервно задумался.

— На такой вопрос трудно ответить. Но да, я думаю, что доволен. Дела идут хорошо. Я сыт и посылаю деньги матери. Я много работаю, но я люблю свою работу. Не многие могут сказать про себя то же.

— Но ты живешь так далеко от дома. У тебя, насколько я знаю, нет женщины. Каждый день ты делаешь одно и то же, и только я составляю тебе компанию. Как ты можешь быть доволен?

— Все не так уж плохо, — покачал головой Арбели. — Конечно, я скучаю по своим родным, но здесь мне удалось добиться большего, чем было бы возможно в Захле. Когда-нибудь я вернусь в Сирию, найду себе жену и заведу семью. А сейчас что еще мне надо? Я никогда не мечтал о богатстве или приключениях. Я просто хочу зарабатывать и хорошо жить. Но я ведь совсем простой человек.

Джинн безрадостно рассмеялся, потом наклонился и обхватил голову руками. Это был удивительно человеческий жест, и Арбели пронзила жалость. Донельзя огорченный, он отвернулся к горну. Будь это не Джинн, а кто-нибудь другой, он отправил бы его побеседовать с Мариам: это всегда действовало успокаивающе. Но Джинн, разумеется, не мог этого сделать, не утаив самого важного. Выходит, Арбели был единственным, с кем Джинн мог говорить откровенно. При одной этой мысли ему захотелось помолиться за них обоих.

Надо хотя бы постараться отвлечь его.

— Я тут подумал, — заговорил Арбели, — не захочешь ли ты делать женские украшения? Сэм Хуссейни хорошо зарабатывает на женщинах из других районов, которые хотят носить всякие необычные штучки. Если показать ему несколько образцов, он может выделить нам целую витрину. Что скажешь? Может, ожерелье? Конечно, это не так интересно, как потолок, но все-таки лучше, чем горшки и кастрюли.

После долгого молчания Джинн кивнул:

— Наверное, я смог бы сделать ожерелье.

— Вот и отлично! Тогда я загляну к Сэму, после того как поговорю с матерью Мэтью.

Арбели ушел, пару раз с тревогой и сочувствием оглянувшись на своего партнера. Тот одиноко сидел, глядя на пламя в печи. При упоминании ожерелья у него перед глазами возникла картинка: прихотливо переплетенная цепочка из серебра и золота с висящими на ней бело-голубыми стеклянными дисками, оплетенными золотыми нитями. Он никогда не видел этого ожерелья раньше. Оно просто появилось перед ним из ниоткуда, как появился когда-то жестяной потолок. Он был рад этому. По крайней мере, у него появилось занятие.

Он поднялся со скамейки и почувствовал, что у него в кармане что-то лежит. Сложенный листочек из медальона Голема. А он и забыл.

Джинн достал записку из кармана и долго держал ее на ладони, не решаясь развернуть. Ее самый главный секрет, а он его похитил. Эта мысль доставила ему маленькое удовольствие, но потом вместо удовольствия пришел страх, который рос и рос. Джинн подумал было бросить листок в огонь, но и на это не решился. Он забрал бумажку у Голема, почти не думая, а теперь секрет превратился в тяжесть, которой Джинн вовсе не хотел.

Что же с ним делать? Хранить в мастерской опасно; в его маленькой комнате — еще хуже. После недолгого раздумья Джинн закатал рукав и засунул бумажный квадратик под браслет, словно просовывал записку в щель под дверью. Листочек плотно улегся между теплым металлом и его кожей. Джинн потряс рукой, но тот не сдвинулся с места. Теперь о нем можно было забыть.

Когда несколько минут спустя Мэтью открыл дверь мастерской, он увидел спину Джинна, склонившегося над работой. Своими обычными неслышными шагами мальчик приблизился к нему.

В одной руке Джинн держал ювелирные круглогубцы с зажатым в них коротким куском серебряной проволоки. Другой рукой он медленно и бережно гладил эту проволоку. Прямо на глазах у Мэтью проволока начала накаляться. Потом одним легким и ловким движением Джинн захватил свободный конец проволоки и обмотал ее вокруг губы инструмента так, что она образовала идеальный круг. Сняв получившееся колечко, он свел два его конца, и они намертво сплавились. Только теперь Мэтью увидел, что с этого колечка свисает другое, потом еще одно, и так далее, образуя целую цепочку. Джинн обернулся, чтобы взять новый кусочек проволоки, и увидел Мэтью.