Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что же так задело Фуко? Возможно, отсутствие откликов, которые исходили бы из ближнего круга…
Как бы то ни было, Фуко сожалеет, что выпустил первый том отдельно от исследований, прологом к которым он мыслился. Он говорит об этом в предисловии к немецкому изданию:
«Я знаю, насколько неосмотрительно выпустить книгу, которая содержит многочисленные отсылки к будущим публикациям. Существует немалая опасность, что она будет выглядеть догматичной и произвольной. Гипотезы легко принять за утверждения, содержащие окончательное решение проблемы, а план исследования, в силу недоразумения, — за новую теорию. Именно поэтому во Франции многие критики, внезапно проникшиеся духом борьбы против угнетения (не принимая, впрочем, в ней большого участия), упрекали меня в том, что я будто бы отрицаю, что сексуальность в обществе подавлялась. Но я совсем этого не отрицал. Я только хочу выяснить, следует ли, изучая отношения между властью, знанием и сексом, строить анализ, исходя исключительно из концепта угнетения, и не станет ли понятнее суть вещей, если рассмотреть запреты, препятствия, отречения и маскировку в рамках более сложной и более общей стратегии, которая не имеет в качестве главной и важнейшей цели вытеснение»[453].
Автору горько осознавать, что его прочли невнимательно. Что его плохо поняли. Что его не любят. «Знаете, зачем люди пишут? — спросил он Франсин Париант, в ту пору ассистентку в Клермон-Ферране. — Чтобы их любили». Так ли уж его не любили в 1976 году? Книга «Воля к знанию» быстро разошлась. Это одна из самых тиражных книг Фуко: к июню 1989 года было продано сто тысяч экземпляров. Но успех способен причинить автору вред: Фуко вступил в полосу кризиса. Личного и интеллектуального…
Ни один из предполагаемых томов так и не был издан. Список, фигурирующий на обложке книги «Воля к знанию», остался мертвым грузом. Возможно, Фуко слишком зациклился на исследовании власти, как считает Делёз, и ему нужно было избавиться от навязчивого видения, переработать проект, чтобы первый том получил продолжение? Тем не менее он приступил к заявленным исследованиям, о чем свидетельствуют некоторые его публикации. Так, Фуко опубликовал воспоминания французского гермафродита Эркулина Барбена (Алексины В.)[454]. Для американского издания он написал длинный комментарий на тему «Нуждаемся ли мы в половой идентификации?»[455]. Во Франции эта книга вышла в 1978 году в «Сравнительных жизнеописаниях» — новой, основанной Фуко серии издательства «Галлимар». Он представил эту серию следующим образом:
«Древние любили давать параллельные жизнеописания выдающихся людей; великие тени вещали из глубины веков. Я знаю, что параллели сходятся в бесконечности. Но представим себе параллели, которые в бесконечности расходятся. Ни точки пересечения, ни места слияния. Порой они не знают другого отзвука, кроме приговора. Нужно поймать их в мощном рывке друг от друга; нужно отыскать след молниеносного вихря, который они оставляют, когда устремляются в темноту, туда, где о себе не говорят, где слава не имеет значения. Это Плутарх наоборот: жизнеописания настолько параллельны, что никому не по силам соединить их»[456].
Фуко пишет также предисловие к книге английского либертина XIX века «Моя тайная жизнь». Ее он часто упоминает в «Воле к знанию»[457]. Он публикует в журнале «Cahiers du chemin» длинную статью «Жизнь гнусных людей» — введение в книгу, которая должна была носить то же название. Фуко объясняет, что предполагает дать галерею портретов странных людей, чье существование носило «почти условный» характер, о которых он хотел бы собрать сведения, а также легенды о «темных личностях»[458].
Эта книга так и не вышла — по крайней мере, в том виде, в котором была заявлена. Но Фуко все же предоставит слово этим патетичным теням, прятавшимся за текстами, о которых он говорил, жалким следам «ничтожных жизней, рассыпавшихся прахом». Предоставит слово, в котором можно будет их расслышать или угадать: те исполненные яростью или отчаянием слова, которыми они обменивались с властью, когда эти «несчастные» обращались к королю, умоляя вмешаться и защитить от других «несчастных», навести порядок в центре их разладившейся вселенной: отношения в семье, с соседями… Некоторые документы опубликованы в книге «Раздоры в семьях», сборнике указов о заточении в тюрьму без суда и следствия, извлеченных из архивов Бастилии, которая была подготовлена Фуко в соавторстве с Арлетт Фарж и вышла в 1982 году[459]. Прошло двадцать лет с тех пор, как была задумана книга об узниках Бастилии, предназначавшаяся именно для этой серии.
Наконец Фуко начинает работать над христианскими доктринами признания XVI–XVII веков, продолжая исследовать во время лекций «техники власти» над индивидом и формы правления XVIII–XIX веков.
* * *
17 декабря 1976 года во время телепередачи «Апостроф», снимавшейся в виде исключения в Лувре, ее ведущий Бернар Пиво с удивлением спросил: «Вы действительно не хотите говорить о вашей книге?» — «Не хочу, — ответил Фуко. — В книгах излагаешь то, о чем думаешь, но, в частности, для того, чтобы больше об этом не думать. Когда заканчиваешь книгу, ее не хочется больше видеть. Если любовь к книге жива, работа над ней продолжается. Но, как только любовь проходит, нужно поставить точку». К тому же есть другая книга, куда больше заслуживающая внимания.
«Мой любимый жанр — книга, составленная из фрагментов реальности, из сказанных слов, из жестов, документов, печалей, горестей…» Автор? Вряд ли стоит доискиваться. Это расшифровка магнитофонной записи судебного процесса в Советском Союзе. Записи попали на Запад усилиями детей обвиняемого доктора Штерна. «Обычный процесс» — таково название сборника. У этого человека было двое детей, которые хотели эмигрировать в Израиль. КГБ потребовал от доктора Штерна, вступившего в коммунистическую партию после войны, чтобы он запретил детям покидать родину. Он отказался. И им занялось, если можно так выразиться, правосудие. Штерн был обвинен в получении взяток. Десятки свидетелей должны были дать компрометирующие показания. Но во время процесса они отказались свидетельствовать против Штерна и заявили о его невиновности, после чего он был… приговорен к восьми годам лагерей[460].
