Я сбежала с дочерью зимним утром, в выходной Розы. Альберто был на работе. Я подгадала момент, когда сестра ушла в ванную, схватила сумку с нашими вещами, взяла на руки укутанную в одеяльце Иоганну и выскользнула из квартиры.

Я села в первый попавшийся автобус и доехала до конечной остановки.

Надо ли говорить о том, что Гарлем в те времена был жутким местом. Но, что хуже всего, я переоценила свои шансы на самостоятельную жизнь. В результате спустя неделю я – без гроша в кармане и совершенно без сил – с заболевшей малышкой на руках вернулась в Бенсонхёрст. Я пришла к Бруно и умоляла его приютить нас.

Брат, пока подогревал молоко, рассказал, что Альберто выдвинул против меня обвинение в похищении ребенка.

Это стало последним ударом – у меня подкосились колени. Альберто выиграл. Отправив меня в тюрьму, он бы раз и навсегда вычеркнул меня из жизни моей малышки.

Возможно, мне следовало поблагодарить брата, который согласился выступить в роли парламентария. Он отправился поговорить с Альберто и Розой и, вернувшись через три часа, изложил мне их условия. Обвинение против меня будет снято. Меня не посадят в тюрьму. В обмен на это я уеду из Бруклина. Навсегда. Приезжать разрешается только дважды в год: на Рождество и на Пасху. Я могу посылать Джозефине поздравительные открытки, но должна пообещать, что никогда не буду предъявлять на нее родительские права.

Я пыталась убедить себя в том, что для дочки так будет лучше. Она вырастет в полной семье, с двумя любящими родителями и не узнает, что такое нищета, презрение родни и насмешки соседей. Я же сама могла предложить Иоганне только свою любовь, а этого, во что бы я там ни верила, было недостаточно.

Мысль о разлуке с дочерью едва не убила меня. Я липкой лентой приклеила монетку к дну колыбельки, так чтобы ее не могли увидеть, и ушла. Три квартала я, совершенно опустошенная, брела к автовокзалу. А там мне в глаза бросился рекламный плакат «Херши – самый сладкий город на Земле»[82], и я купила билет в один конец в Херши, штат Пенсильвания. В тот момент в моей жизни было слишком много горечи, и требовалось хоть как-то ее разбавить.

Правда, в следующие два года мою жизнь трудно было назвать сладкой. Я практически сразу пожалела о принятом решении, но обратного пути не было. У меня не осталось ни единого шанса убедить кого бы то ни было в своей правоте. Какая мать бросит своего ребенка? Меня раздирало чувство вины, я презирала и ненавидела себя. Что бы подумал Рико, если бы узнал, что я добровольно отступилась от нашей дочери? В ту пору я на собственной шкуре узнала, что означает термин «саморазрушение». Откровенно говоря, я хотела умереть, но благодаря таким друзьям, как Томас, и будучи от природы все-таки оптимисткой, выстояла и даже обрела в жизни смысл. Моя малышка нуждалась во мне, и я не могла ее подвести.

Следующие двадцать семь лет я жила ради праздничных дней, в которые мне разрешалось видеться с моей дочерью Иоганной Розой Краузе.

Яприкрываю ладонью дрожащие губы:

– Бедняжка, через что тебе пришлось пройти! Ну до чего же мне жаль тебя!

Глаза Поппи блестят от слез, она протягивает ко мне руки:

– Девочка моя.

Я обнимаю ее, тычусь носом ей в шею и чувствую благословенную любовь моей матери, любовь, которой я никогда не знала.

– Бабушка… – Я наконец-то сказала это слово, и как же это приятно! – Я всю жизнь мечтала тебя обнять.

– А я тебя.

Я смотрю на Рико, слезы ручьями текут у него по щекам.

– Дедушка… – Я иду к нему как в тумане.

– Meine schöne Enkelin.

Его мокрая щека прижимается к моей.

Я улавливаю ароматы одеколона и мятных конфет. Я всегда думала, что именно так и должен пахнуть дедушка.

– У меня никогда не было дедушки, – запинаясь, говорю я.

– А у меня никогда не было внучки, – отвечает Рико. – Ты даже не представляешь, как я счастлив, что ты у меня появилась.

– Выходит, теперь Ян – мой троюродный брат, а еще у меня куча родственников в Германии.

Поппи берет меня за руку:

– Теперь ты понимаешь, что моя Иоганна в каком-то смысле умерла, когда на свет появилась Джозефина. И Роза на самом деле стала матерью в тот день, когда я предложила ей выступить в этой роли.

– А мама Эмилии так и не узнала правду? – спрашивает Люси.

Поппи неопределенно пожимает плечами:

– Я думаю, она догадывалась. Нежные сердца хорошо различают правду и ложь.

Мне до боли жаль Поппи… мою бабушку. Она хранила этот страшный секрет чуть ли не всю свою взрослую жизнь. Она проявила благородство и согласилась стать отверженной, женщиной, которую все считали воровкой.

– Надо реабилитировать твое доброе имя, – заявляю я. – Не только мы с Люси, но вся семья должна узнать правду. И не важно, что Роза еще жива.

Поппи отрицательно качает головой:

– Роза уже понесла наказание. И потом, я ведь тоже отчасти виновата.

– Не понимаю…

– Я поставила ее перед ужасным выбором и искренне в этом раскаиваюсь.

– В чем тебе раскаиваться? Она украла твою дочь.

– Да, – кивает Поппи, – но я, когда попросила Розу притвориться матерью Иоганны, не знала, что у сестры случился выкидыш и она оказалась в очень трудном положении. Получилось так, будто я предложила ей самый легкий выход из этой ситуации. Искушение было слишком велико. Роза приняла решение, пошла на обман, а потом уже не могла отказаться от своих слов. Она не сомневалась, что потеряет мужа, а возможно, и утратит любовь наших родителей, если они узнают, что она не способна выносить ребенка. Представляю, какой тяжелой ношей был для нее этот секрет. И чтобы его сохранить, бедняжка вынуждена была ожесточиться. Тот, кто не способен завоевать сердца любовью, выбирает своим оружием страх.

– Как ты можешь сочувствовать Розе? Она разрушила твою жизнь.

Поппи тянется ко мне, и мы берем друг друга за руки.

– Немногие рождаются со страхом в сердце. Это отчаяние порождает страх. А страх порождает жестокость. Моя сестра была в отчаянии.

Я смотрю на мерцающие огни на площади перед собором и наконец понимаю, почему Роза так упорно продолжала верить в проклятие семейства Фонтана. Это служило для нее оправданием. Пока миф о несчастливых младших дочерях был жив, Роза могла говорить себе, что в судьбе Поппи виновато проклятие, а сама она тут ни при чем.

– И я совсем не обрадовалась, когда спустя годы секрет Розы вышел наружу. Джозефина заболела, и Альберто велели сдать для дочери кровь. – Поппи качает головой. – Если бы он согласился сделать анализ, когда я его об этом просила, то узнал бы, что, поскольку и у него, и у Розы положительный резус, у них никак не мог родиться ребенок с отрицательным резусом. Альберто скончался вскоре после смерти Джозефины, но он успел попросить у меня прощения. Думаю, бедняга умер от разбитого сердца.