Уже во второй раз Стивенс ошеломил ее.

– О каких детях вы говорите?

– Я покажу вам. Завтра вы заняты?

– Нет, в воскресенье у меня выходной. – Она грустно улыбнулась. – Только мне обычно нечем заняться.

– К двум часам будете готовы?.. Отлично. Мы с моим кучером заедем за вами в Джорджтаун.

Проехав по ухабистой дороге в стороне от Десятой улицы, карета свернула к трущобам Негритянского холма и вскоре остановилась возле свежевыкрашенного белой краской дома, который выглядел гораздо лучше своего окружения. Пристроенные сбоку две или три комнаты, очевидно, появились недавно, и деревянная обшивка еще даже была не до конца покрашена.

Стивенс не сразу открыл дверцу.

– То, что вы видите, – это приют для бездомных чернокожих детей. Здесь они получают крышу над головой, заботу и здесь же учатся, пока им не найдут приемных родителей. Основал этот приют некий Сципион Браун. Он занимался всем лично, до тех пор пока не вступил в один из цветных полков. А когда вернулся, то обнаружил, что беспризорников стало еще больше, чем прежде; в основном это дети беглых негров, которые подались на Север и каким-то образом разлучились с ними. В прошлом месяце помощница Брауна, белая девушка, отвечавшая за обучение детей, вышла замуж и перебралась на Запад… – Стивенс умолк, видя, что Вирджилия хочет что-то сказать.

– Тад, я знаю Сципиона Брауна.

– Вот как? Я предполагал такую возможность…

Она кивнула:

– Да, я познакомилась с ним в Бельведере во время войны. Мой брат Джордж и его жена организовали там филиал приюта Брауна. Они берут к себе тех детей, которым не хватает места здесь, в Вашингтоне.

– Тогда вы хорошо знаете, что это за работа. Отлично. Хотели бы попробовать?

– Возможно.

– Не слышу восторга.

– Простите, но это честно… – Разве могла она объяснить, что с тех пор, как Стаут ее бросил, а родные даже не вспоминали о ее существовании, чувство восторга посещало ее крайне редко?

Стивенс открыл дверцу кареты:

– Что ж, от короткого визита вреда не будет.

Опираясь на трость, он медленно подошел к двери и открыл ее, пропуская Вирджилию вперед. В доме Стивенс сначала познакомил ее с Дентонами, пожилой негритянской парой, жившей в приюте. Супруги готовили и наводили порядок для двадцати двух детей, находившихся сейчас здесь.

Семеро из них были уже подростками – шумными и веселыми; все остальные моложе, самому маленькому едва исполнилось четыре года. Стивенс всех знал по именам.

– Привет, Мика! Привет, Мэри Тодд… а это Либерти… Дженни… Джозеф…

Он радостно суетился вокруг детей, гладил их по голове, целовал в щечки, брал за руки, обнимал, как будто это были его собственные внуки. Вирджилия в очередной раз убедилась, что Тад Стивенс вовсе не из тех радикалов, которые твердят о равенстве, только чтобы набрать себе очки.

– А вот и мой дружок-красавчик!

Искалеченная нога Стивенса едва не подвернулась, когда он подхватил на руки смеющегося мальчугана лет шести со светло-коричневой кожей.

Мальчик был одет в чистую заплатанную рубашку и комбинезон.

– Тад-озорник. Тад Линкольн. Постреленок Тад. Все это мы, правда, малыш? – Стивенс обнял и поцеловал мальчика. – Тад, познакомься: это моя подруга мисс Хазард. Можешь пожать ей руку?

Ребенок серьезно и слегка настороженно протянул ладошку Вирджилии, и она вдруг почувствовала, как к глазам подступают слезы.

– Как поживаете, мисс Хазард? – очень торжественно произнес маленький Тад.

– Я…

Боже, у нее даже горло перехватило. Сходство было не абсолютным, но достаточно сильным, чтобы вызвать в груди сильнейшую боль. Этот мальчик вполне мог быть сыном ее погибшего любовника Грейди. Вирджилии потребовалось огромное усилие, чтобы справиться с собой и ответить:

– Спасибо, прекрасно. Надеюсь, у тебя тоже все хорошо?

Мальчик улыбнулся и кивнул. Стивенс снова погладил его по голове и поставил на пол. Малыш убежал. Конгрессмен принюхался к аппетитному запаху, доносившемуся из кухни.

– Что это у вас на плите, миссис Дентон?

– На ужин будет гамбо со стручками бамии, конгрессмен.

Они обернулись на звук открывшейся двери. Стряхивая со шляпы капли дождя, в дом вошел высокий мужчина. У него были широкие, как у грузчика, плечи, и тонкая девичья талия. Вирджилия решила, что сейчас ему должно быть лет тридцать пять.

Он тут же протянул ей руку:

– Здравствуйте, мисс Хазард. Рад видеть вас снова.

– Мистер Браун… – Она улыбнулась, вспомнив, как при первой встрече ее восхитила его внешность; он и теперь не утратил своей привлекательности, только это была уже зрелая мужская красота, а его непринужденная искренность ее просто очаровала.

– Жаль, что мы только раз встречались в Лихай-Стейшн. Я потом много о вас слышал.

– Едва ли что-то хорошее.

– Ну почему же? Я бы так не сказал. – Браун улыбнулся. – Конгрессмен мне говорил, что вы, возможно, захотите помочь в обучении этих детей.

– Я…

– Там у вас гамбо на плите, миссис Дентон? Я как раз не успел пообедать. Вы ведь к нам присоединитесь, мисс Хазард? Тад?

– На улице сыро, а гамбо с бамией меня всегда согревает, – ответил Стивенс. – Пожалуй, съем ложку-другую. А вы, Вирджилия?

Она не знала, как отказаться, да ей и не хотелось. За ужином все дружно уселись за один стол перед тарелками душистого супа. Пока Вирджилия говорила с Брауном и Стивенсом, ее взгляд то и дело обращался к маленькому веселому мальчику, так сильно напомнившему ей Грейди. Глядя на невинное лицо малыша, еще не узнавшего, насколько люди могут быть жестоки только за цвет его кожи, она снова чуть не расплакалась. А потом вдруг совершенно неожиданно ей в голову пришла удивительная мысль. Сэм к ней не вернется. Даже в самом начале их романа она уже понимала, что вряд ли удержит его навсегда. Возможно, действительно пришло время оставить в прошлом обиду и горечь и позаботиться о ком-то, кто сможет ответить на ее заботу, чего она никогда не дождется от мисс Тивертон.

Перед ней как будто встал призрак мертвого солдата-южанина в полевом госпитале. Вирджилия посмотрела на свои руки. Она видела то, чего никто, кроме нее, увидеть не мог: кровь. Кровь, которую нельзя смыть. Но теперь у нее появилась возможность хоть чуть-чуть искупить свою вину.

Доев суп, Стивенс сказал, что у него скоро встреча с членами Комитета пятнадцати. Сципион Браун не торопил Вирджилию с ответом, но сказал, что очень бы хотел работать вместе с ней в приюте, и на прощание крепко пожал ей руку. Держался он прямо и открыто, и в его глазах и манерах совсем не было заносчивости. Вирджилии он понравился. Когда карета тронулась в обратный путь, в сторону центра города, и Стивенс какое-то время молчал, положив руки на набалдашник трости, она подумала: настоящий лев. Старый лев, еще не забывший о своих кровавых инстинктах.