– Подонок, – с отвращением бросил Годард.

– Одну девочку убили, изнасиловали в лесу, но больше этого не будет, – сказал Оливер после очередной паузы – Мы бились, и он мертв.

Он закрыл глаза и почувствовал, как надвигается тьма. Голос Годарда не давал покоя, что-то спрашивал, что-то требовал. Оливер рассердился и попробовал прикрикнуть на слугу, чтобы тот отстал от него. Получившийся звук нисколько не напоминал тот, который он намеривался издать. Он мечтал о покое, но не мог получить его. Только бы ускользнуть во тьму, и он освободится от боли.

– Уже недалеко, – повторял Годард, но чалый все трусил и трусил вперед. Оливер даже толком не заметил, когда это прекратилось. Он уже ничем не мог помочь себе, но еще не настолько умер, чтобы не чувствовать дикой муки, когда слуга снял его тело с седла и внес в таверну. Испуганные таращащиеся лица, ревущий огонь, жуткая боль, пронзающая каждый нерв и каждую кость, – все это убеждало его, что Годард извлек его из чистилища, чтобы самолично доставить в ад.

Кэтрин стояла вместе с Луи в подвале замка, который, по идее, должен быть забит до самых сводов припасами на случай осады, но в котором находилось всего лишь несколько бочек соленой рыбы и мяса, немного мешков с мукой и полдюжины свиных окороков. Были еще разные корнеплоды, отнюдь не в лучшем состоянии. Уперев руки в бедра, молодая женщина подвела неутешительный итог:

– Этого хватит не больше, чем еще на неделю, да и то если жить исключительно на жидком супчике. Впрочем, его можно сделать повкуснее, если добавить вон то. – Она указала кивком головы на бочонки красного гасконского вина, которых было столько же, сколько бочек с рыбой и говядиной вместе взятых.

Луи скривился. Над их головами глухо бухнула одна из осадных машин, метнувшая камень в стену. Шла уже третья неделя и, хотя крепостные стены Уикхэма держались отлично, запасы пребывали в гораздо более скверном состоянии.

Мужчина провел ладонью по лицу.

– Придется пробраться сквозь их ряды и привести помощь от Саймона де Сенлиса из Нортхемптона, – сказал он. – Сегодня ночью. Луны нет, так что будет легче проскользнуть мимо часовых.

Кэтрин смотрела на него молча, плотно сжав губы, затем спросила:

– Ты думаешь, это разумно?

– А что нам делать? – развел он руками. – Еще неделя, и нам будет нечего есть.

– Они этого не знают. Еще неделя, и они могут уйти.

– Да, но если я вернусь с армией, я смогу зажать их, как зерно между жерновами.

Молодая женщина испустила вздох разочарования и прошлась по полупустому подвалу. Все доверие, которое она некогда питала к Луи, давно улетучилось через одно из его драгоценных стеклянных окон. Запасов оказалось мало потому, что он не заботился об их пополнении, предпочитая вместо обычных припасов, необходимых на каждый день, заказывать гасконское вино и цветные шпалеры. Объяснялось это якобы необходимостью пустить в ход старое, прежде чем покупать новое, – чистая ложь, разумеется.

– Как зерно между жерновами, – повторила она, кивнув головой. – А если Саймон де Сенлис не сможет оказать помощь?

– Окажет, не беспокойся. Уикхэм слишком важен, чтобы его терять.

Слова свободно лились с языка, но глаза он прятал.

Настолько важен, что его отдали не имеющему опыта наемнику? Кэтрин прикусила язычок. Характер Луи в эти дни проявился во всей красе: не меньше, чем внешнее очарование. Молодая женщина все удивлялась, что же она в нем нашла, и тут же приходил четкий ответ – обычное физическое присутствие, магнетизм вкрадчивого зверька. Теперь, когда у нее был ребенок, требовавший заботы, этот магнетизм уже не притягивал с прежней неодолимостью. Когда они ссорились, примирения в постели не происходило.

– Кто-нибудь в замке может увидеть, что ты ускользаешь, как дезертир, – проговорила она как можно бесстрастнее, потому что, если признать правду, сама рассматривала его затею только так.

– Меня не волнует, что они там увидят, – резко бросил Луи. – Я делаю это столько же ради спасения их шкур, сколько ради своей собственной.

Его оливковое лицо потемнело под холодным взглядом жены.

– Разумеется, – сказала она. – И доказательство тому мы увидим через неделю.

Высоко подняв голову, она направилась к лестнице, ведущей в зал.

– Куда ты?

– Заняться Розамундой. Ведь здесь я тебе больше не нужна, не так ли? – Кэтрин последний раз обвела глазами подвал и нахмурилась. – Можешь добавить меня к списку соленой говядины, рыбы и рабов, которых ты здесь бросаешь.

Луи гневно уставился на нее.

– С момента появления на свет этого отродья, на мою долю не достается ничего, кроме кислых взглядов да бранных слов. Но я твой муж, и ты будешь уважать меня.

Кэтрин, поднявшаяся уже до вершины лестницы, круто обернулась.

– Если ты в течение недели вернешься из Нортхемптона и снимешь осаду, я буду оказывать тебе любые почет и уважение. Если нет, я сдам замок людям де Вера, вернусь к Роберту Глостеру в Бристоль и буду просить расторгнуть этот заключенный в аду брак!

Ее голос постепенно повышался и под конец сорвался.

– К Роберту Глостеру или к этому его рыцарю, Паскалю? – прорычал Луи. – Теперь я вижу, как ты уважаешь брачные обеты!

Кэтрин не помнила себя от ярости.

– Не говори мне об обетах и честности! – чуть не выплюнула она – Не я нарушила верность!

Она толкнула тяжелую дубовую дверь, ведущую в зал. Муж взлетел по ступенькам, и на какой-то миг молодой женщине показалось, что сейчас он схватит ее и швырнет головой вниз в подвал. Она напряглась было и собралась пронзительно закричать, но неожиданно он просто обогнал ее.

– Уходи, и я клянусь, что сожгу тебя перед всеми, кто захочет на это посмотреть, как ведьму, и заявлю, что твое отродье не имеет ко мне никакого отношения, – заговорил он гневно, не останавливаясь и достаточно громко, чтобы его слова могли услышать находившиеся поблизости слуги и солдаты. – Да оно и так, скорее всего, не мое. Мои чресла зачали бы сына.

Кэтрин охнула и вздрогнула, словно он ударил ее. Набежали и брызнули слезы гнева, но сама сила бушевавших в ее груди чувств сделала ее уязвимой и беззащитной. Она ощущала на себе любопытные взгляды свидетелей, жалость, первые искорки непристойных домыслов. Через час это разнесется по всему замку в самом преувеличенном и искаженном виде. Лорд и леди поссорились. Леди обвинили в разврате и в том, что она родила мужу чужого ребенка. Ее уже и так считали виновной в пустой трате денег на шпалеры и тонкие стеклянные окна.

Она быстро провела ладонью по лицу, гневно посмотрела в спину уходящего мужа и сказала дрожащим, ломким от слез голосом:

– Оливер давал столько же клятв, как ты. Но он выполнял их все.