В мае был отозван в Италию командир корпуса генерал Мессе, чьи антинемецкие настроения приобрели широкую известность. Министр иностранных дел Италии Чиано так определил взгляды Мессе, ставшие результатом его пребывания в России: «Как и все, кто имел дело с немцами, он их ненавидит и считает, что единственный способ разговаривать с ними – это пинок в живот». Подобные мысли генерала не соответствовали воинственному настроению, царившему в Риме, где дуче принял «историческое решение» послать на Восточный фронт целую армию. Сам фюрер в тот момент оценивал отношения между союзниками как образцовые. Причем доказывал это тем, что переговоры между ним и Муссолини всегда проходят быстро и тот со всем соглашается, в отличие от Черчилля с Рузвельтом, которые, дескать, заседают неделями и никак не могут прийти к согласию.

Новые итальянские дивизии в количестве семь единиц не успели прибыть на фронт к началу операции «Блау», как просил Гитлер. Большая часть их прибыла в Донбасс только в конце июля.

Что касается посвящения союзников в планы ведения войны, то командование группы армий «Зюд» получило секретный приказ фюрера «соблюдать максимум осторожности и вводить союзников только в курс непосредственных тактических задач, прямо их касающихся». Причем информировать следовало только в последнюю минуту.

Была сформирована 8-я итальянская армия, которая была включена в состав группы армий «Б». Уже 13 августа ее дивизии достигли реки Дон, где и остановились. Итальянское командование взяло на себя оборону полосы вдоль этой реки. Альпийский корпус, который изначально предназначался для штурма Кавказа, был также использован в качестве резерва на сталинградском направлении. Немецкое командование приняло меры по усилению 8-й армии, направив в ее состав три немецких пехотных дивизии, чьи подразделения были включены в боевые порядки. Это решение вызвало протест со стороны командующего армией генерала Гарибальди и острый конфликт между союзниками.

Некоторое время итальянцы отсиживались в окопах вдоль берегов Дона, не предпринимая активных действий. 14 октября 1942 г. 8-я армия получила приказ Гитлера на зимнюю кампанию, чьим главным требованием было создание неприступной обороны согласно разработанным немцами инструкциям. Деятельность германского представителя генерала Типпельскирха вылилась в цепь конфликтов с итальянским командованием, активно сопротивлявшимся проведению этих мероприятий. Все это сопровождалось бесконечными жалобами друг на друга. Итальянские генералы воспринимали советы Типпельскирха как «оскорбительные нравоучения, в которых они не нуждались».

Между тем боевой дух и санитарное состояние итальянских войск было хуже некуда. Так, в сентябре в 35-м корпусе 60 % личного состава были сильно истощены, 50 % болели ревматизмом, 70 % – дизентерией. Появилось множество перебежчиков и дезертиров. В войсках существовала взаимная национальная неприязнь, нередко приводившая к дракам и стычкам «братьев по оружию». Понятно, что никакой «неприступной обороны» эти войска создать и удержать не могли…

В тылу тоже было не все гладко. Итальянские политики в беседах и переговорах все чаще стали высказывать пораженческие настроения, возлагая ответственность за военные неудачи на Гитлера и командование Вермахта. Осенью 1942 г. итальянское руководство стало уже открыто выражать стремление вообще выйти из войны. По дипломатическим каналам итальянцы пытались установить контакты с союзниками, чтобы выяснить их позицию в случае разрыва с Германией. В ноябре Муссолини, к этому времени уже разочаровавшийся в Восточном фронте, заявил немецкому послу в Риме Макензену и главе военной миссии Ринтелену, что видит выход из создавшегося положения только в сосредоточении всех сил на Средиземном море. Для этого, по его мнению, надо было заключить сепаратный мир с СССР.

Тем временем на Востоке надвигался кризис. 19 ноября советские войска прорвали фронт, удерживавшийся румынскими армиями, и окружили в районе Сталинграда 6-ю армию Вермахта. Немцы судорожно собирали войска в попытке деблокировать ее. Итальянская 8-я армия была лишена оперативных резервов, и три немецких дивизии также были выведены из ее состава. Между тем удержание фронта на Верхнем Дону имело для немцев решающее значение. 5 декабря Гитлер писал в своем приказе: «Оставление этих позиций равносильно будет смертному приговору».

Однако другие германские офицеры иллюзий не питали. Так, командующий 4-м воздушным флотом Вольфрам фон Рихтхофен считал, что в случае советского удара по 8-й итальянской армии «итальянцы, возможно, побегут еще быстрее, чем румыны». Схожей точки зрения придерживался и генерал Типпельскирх: «Пять итальянских дивизий, если их не остановить, побегут до самого Черного моря».12 декабря и сам фюрер на совещании в «Волчьем логове» выразил опасение в устойчивости итальянской обороны: «Наш союзник очень слаб, а в тылу у него почти ничего нет»[84].

В реальности, когда 16 декабря советские войска действительно перешли в наступление и форсировали Дон, получилось нечто среднее. Итальянцы в течение двух дней пытались обороняться и не отступали, но потом все же побежали. Немецкий офицер связи так докладывал об этом: «Всеобщее беспорядочное бегство. Возможности повлиять на итальянских офицеров и солдат больше нет». Итальянский историк Бокка писал: «Уже 18 декабря наступил полный разгром итальянских войск… Советские танковые части, как нож сквозь масло, прошли через позиции наших дивизий, и оборона 8-й армии рухнула».

В результате этого поражения в обороне немецких войск образовалась брешь шириной в 300 км, что ставило под угрозу как группу армий «Дон», действовавшую юго-западнее Сталинграда, так и войска на Кавказе. Такова была расплата за решение фюрера использовать на Восточном фронте итальянские войска.

Вскоре и альпийский корпус попал в окружение, из которого выходил пятнадцать дней. В результате из четырех дивизий численностью 55 тысяч человек вырвались только около 13 тысяч. Всего с 11 декабря по 31 января итальянские войска в России потеряли свыше 84 тысяч убитыми и пленными, а также 30 тысяч ранеными. При этом было брошено почти все вооружение и техника. 1 февраля 1943 г. остатки разбитых частей по приказу немецкого командования покинули фронт и пешком отправились в Гомель.

После Сталинградской катастрофы Муссолини еще больше стал сомневаться в успехе дальнейшей войны с Россией и попытался развить свою идею заключения сепаратного мира с СССР в беседе с немецким военным атташе в Риме генералом Ринтеленом. Затем он попытался обсудить этот «проект» с Герингом. Он сказал ему: «Если мы не хотим войны на два фронта, то необходим, если возможно, Брест-Литовск. Война с Россией бесцельна». Однако фюрер ясно дал понять министру иностранных дел Чиано, что план политического урегулирования с Советским Союзом нереален и беспочвенен. Здесь в очередной раз проявилось различное понимание целей войны Гитлером и Муссолини. Первый экстремистски считал: «либо полная победа, либо полное поражение». Дуче же был настроен более рационально: раз не удалось добиться победы на поле боя, можно договориться о приемлемых условиях мира.