Обеспокоенность китайцев объяснима. Цены почти на все сырье стали расти с момента, когда кризис достиг дна[780]. При этом государственные авуары КНР в казначейских бумагах США потеряли около 10 % в июле 2009 года – июне 2010 года[781]. Даже при беспрецедентно высокой цене золота (1400 долларов за унцию) китайцы в 2010 году начали скупать его как освященное временем средство от инфляции. И все же США страшит не инфляция, а дефляция. Цены растут медленнее всего с 50-х годов, когда появился индекс потребительских цен. Несмотря на все усилия Федеральной резервной системы, совокупная денежная масса сокращается. Даже если процентная ставка по номинальной десятилетней облигации остается низкой (это значит, что долгосрочные процентные ставки, вероятно, останутся положительными в обозримом будущем), это не означает легкого инфляционного избавления от колоссального долгового бремени, лежащего на домохозяйствах, банках и правительстве (как это случилось во многих странах в 20-х и 70-х годах). Рост останется вялым, что также означает, что федеральное правительство продолжает, хотя и в меньшей степени, сталкиваться с дефицитом. А это подразумевает рост ставок. Согласно альтернативному сценарию Бюджетного управления Конгресса США, выплата процентов по государственному долгу вырастет с 9 % (по отношению к доходам федерального правительства) до 20 % в 2020 году, 36 % в 2030 году и 58 % в 2040 году[782].

Эти и подобные им расчеты подразумевают, кроме прочего, быстрое сокращение американского военного присутствия за рубежом. Бюджетное управление уже оценило экономию в случае уменьшения численности войск за границей к 2013 году до 30 тысяч[783].

Предвещает ли конфликт смещение “центра тяжести” с Запада на Восток? Сэмюэль Хантингтон писал, что в XXI веке мы станем свидетелями “столкновения цивилизаций”: Западу будут противостоять “синский” Восток и мусульманский Большой Ближний Восток и, возможно, православная цивилизация прежней Российской империи[784]. Согласно Хантингтону, “основные конфликты в глобальной политике произойдут между нациями и группами различных цивилизаций. Столкновение цивилизаций будет доминировать над глобальной политикой. Линии разлома между цивилизациями станут линиями фронтов будущего”[785]. Это предсказание вызвало многочисленные возражения[786]. Однако теория Хантингтона кажется лучшим описанием мира после холодной войны, чем конкурирующие теории: постисторический (или неоконсервативный) “единый мир” с Америкой во главе, или открытое соперничество почти 200 национальных государств, или просто “аполярность”, иначе говоря – хаос.

У модели Хантингтона есть существенный недостаток. До сих пор его пророчество не осуществилось. Хантингтон утверждал, что “конфликты между группами в различных цивилизациях будут более частыми, длительными и сильными, чем конфликты между группами в той же самой цивилизации”. Однако с окончания холодной войны не наблюдается усиления межцивилизационной войны. Войны между членами различных цивилизаций, по-видимому, длятся не дольше других конфликтов[787]. Большинство войн за прошедшие 20 лет были гражданскими, и меньшинство их соответствовало модели Хантингтона. Чаще войны “нового мирового беспорядка” велись между этническими группами в пределах одной из цивилизаций, определенных Хантингтоном. Из 30 вооруженных конфликтов, которые еще продолжались или закончились к 2005 году, лишь 9 можно расценить как конфликты между цивилизациями, хотя бы в том смысле, что на одной стороне преобладали мусульмане, а на другой – не-мусульмане. Девятнадцать явились по существу межэтническими конфликтами, худшими из которых были войны, продолжающие терзать Центральную Африку, и войнами на Большом Ближнем Востоке, где подавляющее большинство жертв – мусульмане, убитые другими мусульманами[788]. Более того, многие конфликты с религиозным измерением являются также этническими. Религиозная принадлежность часто в большей степени связана с ограниченным успехом миссионеров в относительно недавнем прошлом, чем с длительной принадлежностью к христианской или исламской цивилизации. Поэтому более вероятным кажутся не “столкновения цивилизаций”, а локальные войны, большинство из которых будут этническими конфликтами и вспыхнут в Африке, Южной Азии и Ближнем Востоке. И эти центробежные тенденции могут завершиться распадом цивилизаций, которые выделил Хантингтон. Короче, вместо “столкновения цивилизаций” лучше сказать “крушение цивилизаций”.

В компьютерной игре “Цивилизация” Сида Мейера (1991; теперь выпущена в пятой версии) игроки могут выбирать между 16 конкурирующими цивилизациями, от Америки до зулусов. Проблема в том, чтобы “построить империю, чтобы выдержать испытание временем” в соревновании с другими 2–6 игроками. В игре можно победить одним из трех способов: достичь конца современной эры с самым высоким счетом; выиграть космическую гонку и первым прилететь в систему Альфа Центавра; уничтожить всех соперников. Но каков в реальности исторический процесс? Мы видели, что западная цивилизация – королевства и республики Западной Европы – после 1500 года действительно уничтожила или поработила большинство других цивилизаций, при этом, как правило, избегая прямого конфликта (по крайней мере по сравнению с числом и масштабом войн, которые западные державы вели друг с другом)[789]. Экономический застой и геополитическая изоляция Китая стали последствиями не Опиумных войн, а склероза дальневосточной системы землепользования и системы государственного управления. Уход Османской империи из Европы и ее деградация лишь на первый взгляд являются последствиями военных неудач. К поражению турок привело их собственное упорное нежелание участвовать в научной революции. Между североамериканской и южноамериканской цивилизациями не бывало действительно крупных столкновений. Просто Северная Америка оказалась более развитой в институциональном отношении и вскоре получила возможность по своему желанию вмешиваться в дела Южной. Аналогичным образом войны, которые вели европейские империи в Африке, были незначительными по сравнению с войнами, которые они вели друг с другом дома. Африка покорилась не только пулемету Максима, но и миссионерским школам, телеграфу и медицинским лабораториям. Промышленную революцию и общество потребления не было нужды навязывать незападным странам: если те видели в них какой-нибудь смысл, то принимали их добровольно, как японцы. Что касается трудовой этики, то она распространилась на Востоке благодаря не мечу, но слову – прежде всего благодаря значительному улучшению с середины XX века здравоохранения и народного образования.