На пленуме ЦК в июле 1955 года между Хрущевым и Молотовым произошли серьезные столкновения по вопросам внешней и внутренней политики. Хрущев обвинил Молотова в «желании подмять под себя Президиум» и в заскорузлых взглядах на международные отношения. «Почему бы вам не уйти в отставку, мы дадим вам хорошую пенсию», — взорвался Хрущев[823]. Личные отношения окончательно разрушились, когда Хрущев стал упрекать жену Молотова за то, что она встречалась с послом США Чарльзом Боленом и его женой. В этом не было ничего нового, так как Полина, единственная из жен, общалась с послами и их женами с 1930-х годов, когда она принимала жену посла Джозефа Дэвиса на обеде на даче Молотова. Но Хрущев решил перейти в наступление: «Почему это жена министра открывает частный дипломатический салон и принимает всех, кто ей нравится. Вы — министр иностранных дел, но ваша жена не является вашим заместителем… Я должен сказать вам, Вячеслав Михайлович, что ваша жена оказывает вам медвежью услугу»[824]. Хотя остальные члены команды также были критически настроены по отношению к Молотову из-за отсутствия у него гибкости в международных вопросах, Молотов устоял в этом раунде и оставался министром иностранных дел в течение еще одного года. В июне 1956 года его окончательно сместили, хотя, как и Маленков, он оставался членом Президиума. Его новая работа, куда он был назначен только через несколько месяцев после увольнения, была относительно незначительной должностью министра государственного контроля[825].

Сталинское наследие оставалось для общественности открытым вопросом. Хотя бериевская амнистия 1953 года не распространялась на политзаключенных, их начали освобождать из ГУЛАГа в индивидуальном порядке в 1954 году. Жертвы — или, чаще, жены и дети высокопоставленных жертв — начали возвращаться, они обращались к отдельным участникам команды и просили помочь им добиться реабилитации и получить квартиры в Москве[826]. Дочь Рыкова Наталья, сосланная после ареста отца, когда она только что окончила университет, была одной из тех, кто вернулся в Москву в 1956 году. Ее мать умерла в тюрьме. Ворошилов и Молотов проигнорировали ее просьбы о помощи, но Микоян помог ей получить комнату в коммунальной квартире. Когда через несколько лет она столкнулась с Молотовым и Полиной в метро, то поприветствовала Полину, но не стала здороваться с Молотовым[827]. Джонни (Джон-Рид) Сванидзе, двоюродный брат Светланы Аллилуевой, тоже вернулся, теперь он носил простое русское имя Иван, или по-грузински Вано; Хрущев помог ему получить квартиру[828].

Известный своей щедростью Микоян был завален обращениями и многим помог; с 1954 года он возглавлял официальную комиссию по реабилитации[829]. Но всем членам команды, даже тем, у кого было каменное сердце, пришлось общаться с жертвами репрессий, со всеми болезненными воспоминаниями и чувством вины, которое сопровождало это общение. Дочь Аросева, друга Молотова, вернулась в 1955 году; Полина приняла ее тепло, а Молотов — прохладно. За ужином Полина упрекнула мужа, что он не помог Аросевым, но когда он молча встал и вышел из-за стола, она пожалела о своих словах и сказала Ольге Аросевой: «Он ничего не мог сделать»[830]. После смерти Сталина заключенные-евреи начали писать Кагановичу, надеясь найти в нем защитника, и в одном нетипичном случае он действительно принял меры. Исключение было сделано для Льва Александровича Шейнина, человека, которого он знал еще по дореволюционному подполью и который был арестован в связи с делом ЕАК. МГБ, как было предписано, освободило Льва Шейнина, но оказалось, что это был более известный Лев Романович Шейнин, главный следователь в московских показательных процессах 1930-х годов и успешный драматург, который был арестован в связи с делом Жемчужиной. Затем, когда Каганович указал на ошибку, «они выпустили правильного Шейнина»[831].

Бывшие ссыльные и заключенные возвращались и рассказывали шокирующие истории о пережитом. Некоторые вернулись как глашатаи, готовые публично обнародовать правду о сталинских репрессиях. Наибольшее влияние на команду оказали Ольга Шатуновская и Алексей Снегов — старые большевики, имевшие давние связи с несколькими членами команды, которые были арестованы в ходе больших чисток и освобождены после почти двадцати лет пребывания в ГУЛАГе.

Снегов был еще в заключении во время ареста Берии в 1953 году, но из лагеря ему удалось передать письмо с обличением преступлений Берии Микояну, который передал его Хрущеву. В результате Снегова привезли в Москву для дачи показаний на суде над Берией в декабре 1953 года (говорили, что Берия узнал его и крикнул: «Ты еще жив?!» — на что Снегов, также обращаясь к нему на «ты», ответил: «Паршиво работает твоя полиция»). Позже он ненадолго устроился на работу в МВД, куда его направил Хрущев (который много консультировался с ним при подготовке обвинительной речи против Сталина в 1956 году), чтобы новые руководители МВД оставались честными[832]. Микоян сказал, что Снегов и Шатуновская «на многое мне открыли глаза, рассказав о своих арестах и применяемых при допросах пытках, о судьбах десятков общих знакомых и сотнях незнакомых людей… Они сыграли огромную роль в нашем «просвещении» в 1954–1955 годах»[833].

Насколько команда действительно нуждалась в «просвещении» и сколь много они знали как сталинские соратники и соправители — это сложный вопрос. Если жертв следовало реабилитировать, то есть объявить невиновными, то кто же должен был нести ответственность за преследования невинных людей? Очевидно, это был Сталин, и команде было выгодно подчеркнуть, что виноват был он один, а все остальные ни при чем (это является основной причиной широко распространенного непонимания того, что команда при Сталине действительно имела значение). Покойного Берию также можно было безопасно обвинять в подстрекательстве Сталина к злодеяниям. Но такие люди, как Снегов, не были рады видеть, как сообщники освобождаются от ответственности. Обвинения в подстрекательстве Сталина к совершению злодеяний были уже в деле Берии, и Хрущев начинал видеть политические преимущества в распространении подобных обвинений на других членов команды. Вопрос о роли Маленкова был поднят в ходе конфликта, который привел к его замене на посту главы правительства в 1955 году, Молотов и Каганович, как главные приспешники Сталина в 1930-х годах, были на очереди.