никогда не имеете дела с реакционерами и антисемитами? Разве вы сами мне не рассказывали о ваших товарищах по гимназическому педагогическому совету, которые почти все и реакционеры, и антисемиты и с которыми вы вели общее дело и при случае разговаривали? Разве, работая в университетской библиотеке, вы не пользовались услугами библиотекарей Мисецкого (как будто фамилию передаю неверно832. — В. В.) и Ващенко-Захарченко, очень хороших и услужливых библиотекарей, но крайних антисемитов и реакционеров? Но как бы то ни было, даю вам честное слово, что вся эта история с Сонки есть выдумка от первого до последнего слова833.

— Оставим это.

Далее, на мое указание неудовлетворительности его диссертации, Тарле признал, что он слишком поспешил с нею и что если бы можно было бывшее сделать не бывшим, то он поработал бы подольше и избавил бы ее от некоторых промахов. Но что моя оценка его книги неправильна, доказывается уже тем, что он получил из Англии просьбу о разрешении ее перевода на английский язык, и она скоро появится в свет.

Это последнее было выдумкой. По крайней мере, до сих пор она в переводе, насколько я знаю, не появлялась.

Я очень сожалею, что вел разговор в слишком резком тоне и что примирения между нами не состоялось834.

В последующие годы мне не часто, но все же и не редко приходилось встречаться с Тарле, — то на публичных собраниях, то у Кареева. О новых его трудах, в высшей степени серьезных, мне несколько раз приходилось говорить в печати, и я делал это, всегда признавая Тарле заслуженным, выдающимся историком. И тем не менее всегда при встречах я чувствовал, что он мне не простил. Только со времени большевичьей революции наши отношения смягчились. Мы встречались и на общем деле: в «Былом», в котором я некоторое (недолгое) время, вместе с Бурцевым и Щеголевым, был членом редакции, а он — деятельным сотрудником, и в издательстве Брокгауза — Ефрона, задумавшем одно издание (не состоявшееся)835, в котором Тарле предполагался редактором, а я — сотрудником, — и совершенно естественно, что нам приходилось подолгу мирно беседовать. Особенно смягчился он, когда я выразил ему сочувствие за одну его публичную лекцию. Затем, в 1926 г., я несколько раз встречался с ним в Париже836 на улице: мы жили в непосредственном соседстве и сравнительно подолгу беседовали, — и беседовали дружно (насколько «подолгу» можно беседовать на улице, минут по 20–30), однако и тут он не принял моего приглашения зайти ко мне и, в свою очередь, не пригласил меня к себе. Об этих беседах я, может быть, когда-нибудь расскажу, если мне доведется писать воспоминания об этом времени.

К этому прибавлю еще одно замечание. Несчастный диспут имел для Тарле большое значение. В конце концов в петербургских университетских кругах к нему сложилось неблагоприятное отношение, и это отношение долгое время тормозило его профессорскую карьеру, несмотря на то что среди петербургского студенчества он в качестве приват-доцента быстро создал себе блестящую репутацию. Но докторская его диссертация (о континентальной блокаде Наполеона I837), над которой он работал долгие годы, представляла из себя в высшей степени серьезный труд и действительно очень ценный вклад в историческую науку. Не было ли это одним из последствий того удара, который он получил на первом своем диспуте? Без этого удара не позволил ли бы он себе, для ускорения получения докторской степени, такую же легкомысленную спешку, как в тот раз? Возможно, что — да838.

Глава III. Нарастание революционного настроения в годы 1900–1904. — Участие моей жены в делах Красного Креста и ее издательство. — Н. Е. Парамонов. — Балмашев и его кружок. — Брешковская. — Мое участие в составлении прокламаций. — Поздравление генералу Новицкому с юбилеем. — Побег из киевской тюрьмы в 1902 г. двенадцати социал-демократов

Первые годы ХX века были временем нарастания революционного настроения в России; отдаленные раскаты приближающейся революционной грозы слышались все яснее и яснее. Предгрозовая атмосфера влияла на весь уклад общественной жизни и не могла не влиять и на мою личную жизнь.

За границей возникли два революционных журнала двух революционных партий: социал-демократическая «Искра» и социал-революционная «Революционная Россия», которые в значительном числе экземпляров проникали в Россию, и мне не раз приходилось оказывать услуги партиям по размещению этих журналов.

Моя жена принимала деятельное участие в революционном Красном Кресте839, деятельность которого благодаря большому числу заключенных сильно оживилась, и через ее руки шли по временам не незначительные денежные суммы. Она затеяла издательство портретов писателей и общественных деятелей, русских и иностранных, причем весь чистый доход должен был поступать в Красный Крест. Не веря в коммерческие таланты моей жены, я первоначально отнесся к ее плану совершенно отрицательно. Впрочем, предприятие было начато как очень маленькое и даже почти случайное.

Пользуясь нашей дружбой с В[асилием] Ст[ефановичем] Кульженко, сыном собственника наиболее значительной в Киеве типографии, фотографии и фототипии840, который в это время управлял этим заведением и сам был хорошим фотографом, она в кредит напечатала в 500 экземплярах несколько портретов наиболее в то время популярных писателей — Л. Толстого, Короленко, Чехова, Чернышевского, Михайловского, К. Маркса — и выпустила в продажу по 35 копеек, сперва — через знакомых, главным образом студентов. Издание ее имело неожиданный для меня успех и понемногу обратилось в настоящее издательство, требовавшее и газетных объявлений, и помещения, и постоянной усиленной работы, отнимавшей все время моей жены, а одно время — даже платной помощницы, и постоянных сношений с разными людьми и цензурой. Издано было ею около сотни портретов различных лиц и несколько десятков снимков с картин известных художников (всего более шел Беклин)841. Ее покупатели настойчиво требовали от нее издания открыток; ввиду большой конкуренции ей не хотелось переходить на этот род издательства, но кончилось тем, что она уступила и начала издавать открытки, тоже с портретами и снимками с картин. Приходилось и мне помогать ей. Издательство шло хорошо и давало порядочный доход, и различные приключения, вроде ее шестинедельного ареста в 1905 г., хотя и вредили ему, но не погубили. С нашим переездом в Петербург дело перенесено было туда842 и продолжалось до войны, когда расход портретов почти сразу прекратился и она осталась с большим складом на руках.

Успех окрылил мою жену, и она задумала перейти также и к книжному издательству. Различные наши знакомые предлагали свои услуги для перевода той или иной книжки. Оставалось найти небольшую