Первые журналисты задавали вопросы писателю книги которогопрочитали, выделили из общей массы, открыли для себя благодаря собственномувкусу и чутью. А потом пошли те, кто клевал только на имя, на известность и нистрочки не прочитал.

Леонтьев выписал в свой блокнот пару журналистских имен, изтех, что интервьюировали Годунова в самом начале. Николай Зигс и ТатьянаВладимирова. Судя по вопросам, эти двое были самыми умными и добросовестными извсей прочей журналистской братии. С ними хотелось побеседовать.

Надежда Семеновна принесла кофе и заглянула Леонтьеву черезплечо. Он читал критическую заметку в «Новых известиях», которая называлась«Как же нам без достоевщины?».

"Гордость переполняет этого интеллигентного молодогочеловека оттого, что ему известно, например, кого на блатном жаргоне называютопущенными, и он, используя свою утонченную лексику, объясняет это нам,несведущим. Вообще заметно, что уже совсем было заскучавший без застойныхзадушевных разговоров богемный мужчина вновь ожил. Интерес к жизни в немпробудили наемные убийцы, красиво именуемые киллерами, экстрасенсы исексуальные маньяки, спрятанные под маской благопристойных чиновников. Все этиатрибуты восторженно кочуют из романа в роман.

Окончивший Литературный институт и вращающийся в богемныхкругах, Виктор Годунов с явным удовольствием фантазирует на тему неведомых емутемных сторон жизни, о которых он слышал от своих точно таких же знакомых.Примерно с аналогичной достоверностью Годунов мог бы описывать внеземные цивилизацииили царство гномов… Наконец, надо пожелать Виктору Годунову, если ему, не дайБог, доведется общаться с реальным наемным убийцей, пусть он обладает хотя быполовиной того благородства, каким он наделил его в своем произведении".

Под шедевром критической мысли стояла подпись

«Мария Тюльпанова».

– Тьфу, дура. Накаркала, – пробормотал капитан под нос.

– Простите, что вы сказали? – Надежда Семеновна осторожноналивала ему кофе из старинной мельхиоровой турки в фарфоровую чашку, такуютонкую, что в руки взять страшно.

– Очень уж гадостная статейка, – поморщившись, объяснилкапитан.

– Гадостная? Ну что вы, это же крик души. Человек ночами неспит от лютой зависти. А это крайне вредно для здоровья. Знаете, многие болезниот зависти. Она гложет, сжигает заживо. Иммунитет резко падает, кровяноедавление подскакивает, начинаются всякие сложные хвори.

– И как Никита реагировал на этот «крик души»? – кривоусмехнулся капитан. – Он искренне пожалел автора. – Пожалел? Не обиделся, неразозлился?

– Ну разве можно обижаться и злиться на убогого человека?

– Мне кажется, вы слишком снисходительны, – усмехнулсякапитан.

– А как же без снисхождения? Завистник самого себя таксильно наказывает, как никто другой не сумеет. Я же говорю вам, зависть – этоболезнь, медленное самоубийство.

– Или мотив убийства… – капитан отхлебнул кофе, – скажите,Никита, случайно, не был знаком с этой самой Тюльпановой? Ни разу их пути непересекались?

– Почему вы спрашиваете?

– Очень много личного в статейке. Невозможно так сильноненавидеть человека, которого совсем не знаешь, просто за то, что он талантливейтебя.

– Ну, во-первых, Тюльпанова – псевдоним. На самом деле писалмужчина. Его лично Никита не знает, но в газете работает один его давнийприятель. Он позвонил Никите, хотел предупредить, что выйдет такая вотстатейка, ну, знаете, заранее подготовить. Правда, под большим секретом.Материал-то платный.

– Даже так?

– Да. Представляете, человек деньги заплатил, и немаленькие, чтобы часть своей кипящей желчи излить на публику, до того ему тяжковсе это в себе держать.

– А настоящую фамилию автора этот знакомый не называл, незнаете?

– К сожалению, нет. Честно говоря, мы не так уж многобеседовали с Никитой на эту тему. Он забыл на следующий день.

– Ну хорошо, Надежда Семеновна, а фамилию того знакомого,который работает в газете, тоже не знаете?

– Миленький мой, у Никиты столько этих газетных и журнальныхзнакомых, разве я могу всех помнить? Он ведь много лет занимался журналистикой,сотрудничал с разными изданиями. Хотите курить? – она заметила, что Леонтьевтеребит в пальцах сигарету,

И поставила перед ним пепельницу. – Не стесняйтесь. Яспокойно отношусь к дыму. Послушайте, Андрей Михайлович, вы мне главного несказали. Насколько я знаю, никакого уголовного дела не возбуждено. Принятоофициальное решение, что произошел несчастный случай, и виноватых искать никтоне собирается. А вы из уголовного розыска, и вопросы задаете вполнецеленаправленные. Это как же понимать?

– Это понимать так, Надежда Семеновна, что я личносомневаюсь в несчастном случае и пытаюсь выяснить, а вдруг они все-таки есть,виноватые?

– То есть вы не исключаете убийство?

– Не исключаю.

– И пытаетесь найти убийцу?

– Пытаюсь.

– Спасибо, миленький.

– За что?

– За то, что вам не все равно. Вы даже не представляете, какэто важно, чтобы кто-то нашел убийцу или хотя бы попытался.

– Вы кого-то подозреваете?

– Нет-нет-нет, – она покачала головой, – никого я неподозреваю.

– Но ведь были у Никиты враги, недоброжелатели? Вы сказали,он ничего от вас не скрывал.

– Не было у него врагов, – быстро проговорила НадеждаСеменовна и отвернулась.

– Ну как же? – вскинул брови капитан. – Вот хотя бы авторэтой статейки…

– Пустое, – она стянула со спинки стула вязаную шаль,накинула на плечи, закуталась, словно ей вдруг стало холодно. – Врагов у Никитынет, – повторила она, чуть повысив голос, – их нет потому, что он не отвечаетим взаимностью.

– То есть?

– То есть обидеть его может только человек, которого онлюбит. Только очень близкий человек.

– Такое случалось?

– Никогда.

– Простите, Надежда Семеновна, я понимаю, вопрос оченьличный, но как же развод с женой? Там что не было никаких обид?

– С Галочкой они расстались мирно. Они просто не любили другдруга, и им было совсем не больно.

– А ребенок?

– А что ребенок? Машенька не лишена ни матери ни отца. С нейвсе нормально, – быстро, сердито проворчала Надежда Семеновна и вскинула накапитана близорукие глаза, – еще кофе?