и работал. В финале доклада служба пробации дает рекомендацию судье о том, какое наказание следует выбрать.

Меня однажды возили в здание суда на встречу с готовящим доклад сотрудником службы пробации. Мои адвокаты передали ему максимум информации о моей жизни и годах правозащитной работы, не искаженной до неузнаваемости американской прессой, а также обеспечили телефонные разговоры с родителями и друзьями. В итоге служба пробации сделала вывод о том, что я ранее несудимый человек, обладающей крепкой семьей и тремя высшими образованиями, ведущий научную и общественную работу на благо общества. Она рекомендовала судье назначить мне наказание в виде лишения свободы в 12 месяцев, что, с учетом вычета за примерное поведение, означало отпустить меня домой.

Второй этап заключался в подготовке писем от моих родственников и друзей на имя судьи. Мы получили десятки таких писем, в их числе были очень трогательные личные обращения родителей и моей бабушки, сестры и ее подруг, серьезные письма, перечисляющие мои научные достижения от профессоров моей альма-матер, Алтайского государственного университета, обращения российских и американских друзей, рассказывающих обо мне как о верном друге и преданном товарище, от бывших руководителей, описывающих мои рабочие, профессиональные качества, от членов организации «Право на оружие», которые вместе со мной стояли у истоков движения, и, конечно же, от людей, которые в результате моей правозащитной деятельности отстояли свое право на свободу. Сбором писем занимались мои адвокаты. Писем от Пола и Торшина в их числе не было. Думаю, что это было правильное решение, оно отводило обвинение от кого-либо, кроме меня. Пусть я лучше сговорюсь сама с собой.

Все эти материалы были собраны и переданы судье за неделю до слушаний для принятия взвешенного решения. Как она и просила. Это был 129-страничный документ, в полной мере рисовавший правдивый портрет человека, который будет сидеть на скамье подсудимых до оглашения приговора. Каждая станица этого доклада убеждала меня и моих адвокатов в решении дела в нашу пользу. Но, как я уже правильно подметила в самом начале этого тюремного квеста, доказать свою невиновность, когда доказательства не считаются, просто невозможно.

Последний допрос

– Привет, Кевин, – улыбнулась я, увидев агента Хельсона в коридоре первого этажа, где он должен был забрать меня на очередной допрос. – Как дела? Что-то случилось? Почему ты такой грустный?

– Это наша последняя встреча, Мария, – Кевин посмотрел мне прямо в глаза.

– Отчего же последняя? Может, вы когда-нибудь приедете ко мне в гости, в Россию? Полагаю, вы никогда не были в Москве? – хитро улыбнулась я.

– Это вряд ли. Уж лучше вы к нам, – ответил агент Хельсон.

– А вот это точно вряд ли, Кевин. Мне, знаете ли, хватило. Тем более суд наверняка лишит меня права въезда навсегда. Не сказать, что я расстроюсь, конечно. Сами понимаете, – сказала я.

– Думаю, что запрет будет временным. А там как знать, Мария, – вздохнул он, когда мы подошли к машине, и открыл заднюю дверцу.

Я ловко вскарабкалась на сиденье. Наручники уже не доставляли мне особых хлопот. Такая уж человек скотина, как говорится, что ко всему привыкает.

После трехминутной поездки Кевин привел меня в комнату для допросов.

Но на привычном месте агента, по левую руку от меня уже сидел ведущий прокурор по моему делу, Том Сандерс. Кевин протиснулся в дальний угол стола и занял пустой стул. Большую часть допросов Сандерс пропустил, а потому на последней встрече перед вынесением приговора его глазам предстала ужасающая картина кардинальной перемены отношения ко мне агентов ФБР, которые при виде страшной преступницы широко улыбались и спрашивали, чем закончилась та самая история с экзаменом Аманды.

– Сдала! – улыбнулась я.

– Вы что здесь устроили? – не скрывая возмущения, заорал Сандерс. – Она же пре-ступ-ни-ца! Вы еще скажите, что вы ей симпатизируете! Совсем с ума сошли?! Я знаю, Бутина, что вы что-то скрываете. Я ЗНАЮ! – переключился он на меня.

– Мистер Сандерс, побойтесь Бога, у вас есть все мои компьютеры, телефоны, вы шпионили за мной несколько лет, мы общались с вашими агентами более пятидесяти часов, и, как я понимаю, ко мне нет претензий – ответила я.

– Я просто знаю, Бутина. Я еще ни разу не ошибался.

– Я хочу переговорить с моим клиентом, – вдруг резко прервал этот эмоциональный диалог Боб. Все присутствующие тут же послушно встали. Право клиента на тайну переговоров с адвокатом в Америке – святое.

Когда мы остались с Бобом один на один, он спокойно сказал:

– Мария, это же прием работы прокуратуры. У них просто ничего нет, вот они и пытаются вывести тебя из себя, заставить нервничать и сказать хоть что-то. Соберись и не поддавайся на провокации. Ладно?

– Я поняла, Боб, – кивнула я. – Спасибо.

Адвокат открыл дверь и предложил кучкующимся за нею обвинителям вернуться в комнату. Когда все вновь заняли свои места, Сандрес приказал своему коллеге, прокурору Эрику Кенерсону зачитать позицию, которая будет представлена стороной обвинения на оглашении мне приговора в суде.

Кенерсон тяжело вздохнул, красными глазами посмотрел сперва на меня, потом на Сандерса и начал медленно и монотонно по бумажке зачитывать решение. Оказалось, они передумали просить для меня просто зачета отбытого времени в качестве наказания, теперь им хотелось большего. Полтора года настоящей тюрьмы.

– Мария, вы можете задать нам любые вопросы, если вам что-то непонятно, – вмешался Кевин, когда Кенерсон закончил.

Я подняла голову и медленно заглянула в глаза присутствующих. Каждый, встретившись с моим взглядом, опускал глаза. Кенерсон что-то ковырял ручкой в тексте обвинения.

– У меня есть вопрос. Один. Ко всем вам. За что? Вы же знаете, что я не виновата. Вы хотели сделку, я ее подписала, вы хотели историй, я рассказала вам всю мою жизнь. Извините, но мне больше нечего сказать. Я не шпион, не агент, не вредитель. Я приехала сюда, в эту страну, с открытой душой, протянув вам руку, потому что ненавижу войну и верю в мир…

Кенерсон, вздрогнув от моего вопроса, поднял налившиеся слезами глаза и просто молчал.

Тишину нарушил мой адвокат Альфред:

– Понимаете, Мария, скажем, так: «У каждого в этой комнате есть клиент. А клиент всегда прав».

– Кевин, скажите же хоть что-нибудь, – попросила я. – Вы же были на всех допросах.

Но Кевин сидел не поднимая глаз и молчал.

– Мария, скажем так, у нас в ФБР есть разные мнения насчет вашего дела. И, к сожалению, мы, – сказала Мишель, тщетно ища взглядом поддержки у Кевина, – в меньшинстве.

В комнате повисла давящаяся тишина.

– Спасибо, Мишель, – нарушила я спустя пару минут гробовое молчание. – Знаете, теперь я