— Он не мог так поступить. Вам не удалось бы его заставить.

— Тем не менее это так. Есть одна вещь, которую мужчину можно заставить сделать всегда. Разумеется, если он в принципе любит женщин. Неужели вы этого еще не знаете? А вы сами не беременны, нет?

Кэрол закрыла лицо руками и прошептала:

— Нет.

— Я просто хотела убедиться, — хихикнула Барбара. — Это осложнило бы дело.

Внезапно Кэрол утратила всякий контроль над собой, в ней не осталось ничего, кроме стыда и гнева, и она закричала, как какая-нибудь мегера, слыша собственный голос словно со стороны:

— Убирайтесь! Убирайтесь вон из моего дома!

Даже в состоянии крайней ярости и глубокого горя она не могла не заметить страха, промелькнувшего в этих синих глазах, и это доставило ей удовольствие и ощущение триумфа. Значит, эта женщина не так уж неуязвима, значит, и она может испытывать страх. Но эта же мысль одновременно и опечалила ее: уязвимая Барбара Бероун была более человечна. Она как-то неуклюже, даже некрасиво, встала, наклонилась, чтобы поднять сумку, и нескладно, по-детски, заспешила на выход. Только когда Кэрол открыла дверь и отступила в сторону, чтобы пропустить ее, Барбара взглянула на нее и сказала:

— Мне жаль, что вы так это восприняли. Глупо с вашей стороны. В конце концов, я была его женой, и это я должна считать себя оскорбленной. — И она быстро пошла прочь.

— Оскорбленной?! — крикнула ей вслед Кэрол. — Ах ты Боже мой! Оскорбленной!

Она захлопнула дверь и прислонилась к ней спиной. Желудок свело судорогой. Она бросилась в ванную и, схватившись руками за краны, чтобы не упасть, склонилась над раковиной. А потом ее обуял гнев — очищающий, почти пьянящий. Ей, разрывающейся между яростью и горем, хотелось запрокинуть голову и завыть по-звериному. Она на ощупь добралась до гостиной; как слепая, нащупала рукой стул и, стараясь успокоиться, долго сидела, незрячими глазами уставившись в то место, где обычно сидел Пол. Когда ей наконец удалось взять себя в руки, она достала из сумки визитку с телефонами, по которым сотрудница Скотленд-Ярда просила ее звонить в случае необходимости.

Сегодня воскресенье, но дежурный должен быть на месте. Даже если не удастся поговорить с инспектором Мискин сейчас, она сможет оставить для нее сообщение с просьбой перезвонить. До завтра ждать нельзя. Она должна отрезать себе все пути к отступлению, немедленно.

Ответил незнакомый мужской голос. Кэрол назвалась и попросила соединить ее с инспектором Мискин.

— Это очень срочно, — добавила она. — Это касается убийства Бероуна.

Пауза продлилась всего несколько секунд, в трубке послышался голос инспектора, который Кэрол немедленно узнала, хотя до того слышала его только один раз.

— Это Кэрол Уошберн. Мне нужно с вами встретиться. Есть кое-что, что я решила вам рассказать.

— Мы приедем сейчас же.

— Только не сюда. Я не хочу, чтобы вы сюда приезжали, — больше никогда. Увидимся завтра в девять часов утра. В Холланд-парке, в английском саду, что возле оранжереи. Знаете это место?

— Да, знаю. Мы приедем.

— Я не хочу, чтобы с вами был коммандер Дэлглиш. Не желаю видеть никаких мужчин. Только вы. Ни с кем другим я говорить не стану.

Наступила короткая пауза, после которой Кейт Мискин подтвердила, не выказав ни малейшего удивления:

— В девять утра. В английском саду Холланд-парка. Я буду одна. Вы не могли бы намекнуть, о чем пойдет речь?

— Это касается смерти Терезы Нолан. До свидания.

Кэрол нажала на рычаг и прижалась лбом к холодной поверхности трубки. Она чувствовала себя опустошенной, у нее кружилась голова, сердце билось так сильно, что от его ударов, казалось, сотрясалось все тело. Что она будет чувствовать потом, как сможет жить дальше, зная, что сделала? Ей хотелось громко крикнуть: «Дорогой мой, прости, прости меня! Прости». Но она приняла решение. Пути назад не было. Ей чудилось, что в воздухе — словно фантом предательства — все еще висит летучий аромат духов Барбары Бероун и что он не выветрится из ее квартиры никогда.

От назойливости незваных посетителей и недоброжелательных глаз Майлса Джилмартина ограждало несколько постов проверки и перепроверки, которые Дэлглишу, с трудом подавлявшему раздражение и нетерпение, казались скорее изобретательной детской игрой, нежели действительно необходимыми или эффективными мерами. Он был не в настроении играть в подобные игры. Поэтому к тому времени, когда его наконец провела в кабинет Джилмартина личная секретарша, неприятно сочетавшая в себе исключительную красоту с самодовольным сознанием привилегии служить такому великому человеку, Дэлглиш уже не мог себя сдерживать. Хотя в кабинете присутствовал Билл Даксбери, он сразу же после официальных приветствий дал себе волю:

— Предполагается, что мы должны быть на одной стороне, если ваше ведомство в состоянии принимать чью-либо сторону, кроме своей собственной. Пол Бероун убит. Если я не получаю поддержки от вас — как вы себе представляете, откуда еще я могу ее получить?

— Я понимаю ваше раздражение, мы действительно не сообщили вам раньше, что Траверс у нас работала… — попытался успокоить его Джилмартин.

— Работала? Вы говорите так, словно речь идет о производственном конвейере. Вы ничего мне не сказали. Я вынужден был сам все выяснять. О, я знаю дух, царящий в вашем мире. Он напоминает мне годы учебы в начальной школе. Там тоже — свои маленькие секреты, свои пароли, церемонии посвящения. Но когда же вы наконец, черт возьми, повзрослеете? Ладно, я понимаю, иногда это до некоторой степени необходимо. Но у вас это превратилось в манию. Секретность ради секретности, бумажная волокита, шпионская бюрократия. Неудивительно, что ваша организация порождает предателей в собственной среде. Я же тем временем расследую реальное убийство, и мою работу весьма облегчило бы, если бы вы перестали играть в свои игры и вернулись к действительности.

— Уверен, что эту речь было бы не менее уместно обратить и к МИ-5, — примирительно сказал Джилмартин. — В том, что вы говорите, есть свой резон, хотя излишнего энтузиазма следует избегать так же, как и чрезмерной забюрократизованности. Но какая организация не страдает этой болезнью? В конце концов, мы имеем дело с информацией, а информация ничего не стоит, если она не подтверждена документально. Мы предоставляем налогоплательщикам товар за каждый фунт их денег.

— Вы действительно не поняли ни слова из того, что я сказал?

— О, разумеется, я все понял, Адам. Но это так на вас не похоже. Какая горячность! Вы начитались шпионских романов.

Года три назад, с тоской подумал Дэлглиш, Джилмартину могло бы прийти в голову, хотя он и не решился бы произнести это вслух: «Это все ваша поэзия». Но теперь так сказать уже нельзя.