—…Истеричка, — хмуро и веско роняет надо мной полузнакомый мужской голос. Ох, боги мои, — я и забыла, что в Замке-без-Лица мысли иной раз слышнее слов!

— Прошу прощения, — отвечаю я устало. — Всего лишь очередной приступ острой жалости к себе. Одно из самых энергетически устойчивых состояний…

— Так на что Знак Града… — голос осекается. — Прости ради всего святого, я просто не подумал, что ты не можешь его сделать — тебе ведь велено неподвижно лежать?

— Велено, — подтверждаю я. — Да ладно, я уже почти пришла в себя. Ну действует так на меня этот, мать его, Замок, это место моей слабости…

Открываю глаза — тусклый розоватый свет откуда-то снизу, больше всего похожий на далекое зарево теплиц или газового факела. Технологический такой свет. И в свете этом надо мной склоняется юноша в темно-красной одежде — что-то вроде облачения неизвестного мне рыцарского ордена. Ветерок, без цели бродящий по залу, слегка шевелит складки синего плаща…

…Почему же неизвестного? Алый и синий, небо заката…

— Значит, это все-таки ты, Линхи, — произношу я, глядя в его рысьи глазищи. — А я-то гадала — кто из двоих, ты или Гэлт? Еще в Эсхаре заподозрила, что именно ты, но с другой стороны, у Гэлта я видела сапфир…

— Гэлт — бабник и хвастун, — отзывается Линхи, осторожно забирая меч из-под моих онемевших ладоней. — И вообще типичный искатель приключений, потому и поддельный сапфир носит для отвода глаз. Все, на что его хватает — подставляться за меня, мне-то как раз лишних приключений совсем не надо. Все довольны, никто не жалуется… Сейчас он мое тело караулит на Вересковой Пустоши.

— Зачем?

— А на кой черт оно мне на Техноземле? Дополнительное внимание привлекать? Нет, я отсюда, из Замка, залез в мозги тому парню с гитарой и все организовал. Он там недалеко живет, вот к нему в дом тебя и отнесли, подальше от местных врачей. Не хватало еще с этой, как ее… «Скорой помощью» связываться! Тебе целитель нужен, а не год в гипсе!

— Это уж точно, — соглашаюсь я. — Что там, снаружи? Я уже в доме?

— Ага. Лежишь дохленькая на постели, а рядом наш Лорд до менестреля ситуацию доводит, пока я за тобой хожу. Должен же кто-то…

— Значит, я уже могу встать? — перебиваю я своего Поборника.

— Знаешь, лучше не стоит, — осторожно возражает тот. — Я в этих вещах не очень разбираюсь, но давай-ка я тебя лучше на руках отсюда вынесу, — он пристраивает меч за спину. Теперь понятно, почему я никак не могла вспомнить, — это же тот самый «военный трофей», который достался Линхи в придачу к Многой, и тогда, в Эсхаре, я бросила на него лишь мимолетный взгляд…

— Смотри не урони, — вырывается у меня, когда Поборник подхватывает меня на руки.

— Да в тебе весу, как в котенке. Хотя все-таки для надежности обхвати меня за шею — только осторожно, без резких движений. Вот так…

Я расслабляюсь в объятиях Линхи — кажется, он несет меня без особых усилий. Еще одно странное свойство Замка — по-моему, каждый здесь может весить столько, сколько посчитает нужным. Шаги моего Поборника размеренны, но совсем не тяжелы. Тусклый свет движется вместе с нами, кое-как освещая дорогу. Не знаю, откуда он берется — вполне может быть, что это материальное воплощение знания Линхи, он ведь уже шел ко мне этими коридорами.

Ох, дивное место этот Замок! Возможно, некоторые здешние особенности еще послужат нам… если предварительно запинать ногами его владельца.

— Слушай, — неожиданно заговаривает со мной Линхи, — я, конечно, не имею права спрашивать, но… это правда, что ты — дочь нашего Лорда?

— Он и тебе сказал? — я иронически хмыкаю. — С чего бы это? Приступ запоздалого раскаяния? Так я же ни в чем его не обвиняю…

— Да нет, не говорил. Просто, когда думал, что я не слышу, склонился над тобой дохлой и шепнул чуть слышно: «Потерпи, доченька, все уже хорошо…» А в чем ты должна его обвинять?

— Ни в чем, — вздыхаю я. — Я сама только сейчас, в Замке, узнала, что он мой отец. До этого он пять лет молчал, как партизан.

— Потрясающе; — Линхи осторожно перехватывает меня поудобнее. — Интересно знать, почему…

— Потому что я Леди Огонь, — коротко бросаю я. — Мне не положено.

— Потому что так легче узнать, что он наш Лорд? Так это все равно узнается, рано или поздно, такого не скроешь…

И вот тут меня прорывает всем наболевшим в последние лихорадочные дни, прорывает почище той мысленной истерики:

— А ты задумывался когда-нибудь, что все Стоящие на Грани Тьмы по сути своей одиноки? Как на подбор — рождаемся от неизвестных отцов, как я, или мать гибнет в родах, или оба родителя попадают в катастрофу, или, наконец, наша в высшей степени благопристойная семья достает нас до такой степени, что мы рвем с ней как только, так сразу и обычно на всю жизнь. Это повторяется из жизни в жизнь с такой регулярностью, что можно уже с полным сознанием дела говорить об этом как о НОРМЕ для Братства. Так полагается!

— Может, ты и права, — отзывается Линхи. — У меня просто нет такой статистики — между нами, мужиками, как-то не принято на этом заостряться, а из Жриц я знаю тебя да Ярри.

— Так вот тебе статистика, если хочешь. Начну с себя, любимой: до этой жизни у меня было три, в которых была возможна инициация. Жизнь первая: единственная дочь в семье, заброшенный замок в горах, мать, естественно, не пережила моего рождения, отец повредил позвоночник и тоже не зажился на свете. В двадцать один — полный разрыв со всем окружением детства. Номер второй: семья бродячих артистов, уже к четырнадцати годам — круглая сирота. Что характерно, в той жизни я своих предков нежно любила. Наконец, дубль третий: мать, исключительно благоразумная дама с огромными деньжищами, рождает меня через искусственное оплодотворение и в дальнейшем делает все, чтобы я слиняла от нее в шестнадцать лет. Про теперешнюю жизнь ты знаешь, так что повторяться не стану.

— У меня было почти так же, но я привык считать, что это производная моего скверного характера…

— Хорошо. У Таолла характер скверный?

— Скажешь тоже! Таолл чуть ли не самый положительный из нас!

— Вот тебе та его жизнь, когда произошла инициация, — прямо-таки вариант легенды о короле Артуре. Кто его отец, толком не знала сама матушка; вскоре после рождения взят на воспитание добрыми людьми, от приемной матери сбежал в те же шестнадцать по совершенно левым причинам. К тому же трижды любил — и ни с одной из трех даже близок не был. А взять наших Жриц: Лайгалдэ отнята у матери десяти лет, а потом и вовсе жила в чужом теле; Тали в пять лет осталась без матери, в двенадцать — без последнего близкого человека из семьи, в тринадцать ушла к черту на рога по Закону Истока; Орэллан…

— А Ярри в той инкарнации, где я был ее сыном, — перебивает Линхи, — тоже об отце и понятия не имела, мать потеряла в год, а в двадцать была изгнана своим кланом…