Ученые еще не пришли к согласию относительно дальнейшей эволюции нашего вида. Рональд Фишер и Сьюэлл Райт, двое из основателей популяционной генетики, резко не сходятся в оценке условий, необходимых для эволюционного прогресса. Райт считает, что эволюция работает лучше всего, когда популяция разбита на небольшие независимые группы с ограниченным обменом генетическим материалом; инновации, возникающие в генофонде одной группы, могут затем распространиться и в другие. В то же время Фишер полагал, что благотворные модификации чаще происходят в крупных популяциях с высокой степенью смешения. «Кто из них прав? Никто не знает», – комментирует популяционный генетик из Университета Юты Алан Роджерс.

Строго говоря, под условия, описанные Райтом, отлично подпадает основной период недавней истории человечества ранее 10 000 лет назад: человеческий род представлял собой множество мелких групп, далеко разбросанных по земному шару. Но сегодняшний мир, где люди все больше перемещаются и мигрируют, больше похож на идеальные условия для эволюционных перемен по Фишеру. «Раньше ты находил невесту в своей деревне, – говорит эволюционный биолог из Редингского университета Марк Пейгл, – а теперь можешь жениться на любой, кого только найдешь через Интернет»{361}.

В главной работе Фишера «Генетическая теория естественного отбора», опубликованной в 1929 г., автор рассуждает о том, что гены хороших умственных способностей чаще встречаются у богатых людей, которые рожают меньше, чем бедные, не одаренные особыми когнитивным талантами: выходит, естественный отбор не поддерживает гены интеллекта. Этот аспект наследия Фишера не особенно обсуждают, так как он служил обоснованием бесчеловечных евгенических программ начала XX в. Но, по мнению ряда популяционных генетиков, этот тезис, в принципе, так и не был опровергнут: по крайней мере в развитых странах интеллектуально одаренные люди не склонны иметь много детей, и выходит, их гены не смогут получить широкого распространения в следующих поколениях. Другие ученые возражают, что бедные люди имеют тенденцию производить больше детей не по недостатку ума, а по необразованности. «Эмпирическое наблюдение Фишера верно: низшие классы рожают больше, но это не означает, что их генотипы хуже», – пишет Пейгл.

Объем мозга и умственные способности человека на большей части его эволюционного пути последовательно увеличивались, и было бы странно, если бы этот вектор сошел на нет теперь, когда и общества, и компетенции, необходимые для успеха в обществе, усложнились, как никогда. Тем более странно, чтобы люди, на всем протяжении эволюции проходившие отбор по критерию максимальной приспособленности, умению оставлять как можно больше потомства, вдруг да отказались от столь глубоко укорененного поведения. Нет никаких данных IQ-тестов, которые показывали бы, что когнитивные способности человека деградируют, как предсказывал Фишер. Следовательно, при всей очевидной верности его предпосылки – в современных обществах богатые и более умные, как правило, не рожают много – заключение Фишера о неизбежном интеллектуальном упадке, похоже, каким-то образом оказывается неверным.

Причина, предполагают эволюционные психологи, в том, что богатые люди могут больше вкладывать в детей – образование сильно влияет на будущий успех в жизни, – и таким образом они, даже сами рожая немного, в долгосрочной перспективе оставляют больше потомков. Подразумевается, что хорошо образованные и обеспеченные дети воспитают таких же, и это продолжится поколение за поколением, тогда как на определенном уровне бедности деторождение станет падать. Следовательно, на каком-то уровне благополучия лучший способ для родителей добиться максимальной дарвиновской приспособленности – это иметь меньше детей в расчете на численное превосходство в поколении праправнуков. Так ли это обстоит на практике, неизвестно. Изучать взаимосвязи между обеспеченностью и плодовитостью не просто, и демографических сведений, которые могли бы тут внести ясность, не хватает. «Тонкое и запутанное дело, – пишет эволюционный психолог Бобби Лоу, – а имеющиеся на сегодня данные по большей части собирались для ответов на другие вопросы и не годятся»{362}.

Один из аспектов, в которых дальнейшая эволюция человека будет отличаться от прошлой: в крупных популяциях заметно снизится эффект от дрейфа генов. Чем популяция многочисленнее, тем дольше одна версия гена будет вытеснять альтернативные. Поскольку дрейф – это главный механизм, обуздывающий разнообразие постоянных мутаций, человеческий геном будет накапливать нейтральные мутации и усложняться. Чрезмерное разнообразие генома, согласно теоретической модели, может в конце концов обернуться тем, что давать потомство смогут только люди с одинаковыми генотипами{363}. Тогда разные человеческие популяции не смогут смешиваться, как смешиваются сейчас, и людям придется искать брачных партнеров среди генетически подобных. Такое развитие событий может быть прологом разделения единого человечества на разные биологические виды.

Ослаблению дрейфа генов, снижающего число мутаций, до какой-то степени может помешать вмешательство самого человека, т. е. генная инженерия. Биологи, вероятно, скоро научатся модифицировать яйцеклетки и сперматозоиды или эмбрион на ранних сроках жизни, подсаживая корректирующие гены для выправления потенциальных дефектов здоровья. Новые гены, в промышленных масштабах вживляемые в человеческий геном вместо оригинальных, могут обеспечить тот же эффект усмирения мутаций, что сегодня дает дрейф.

С другой стороны, представьте себе генетические модификации посредством присадки целой серии новых генов, объединенных в дополнительную хромосому, которая добавляется в сперматозоид и яйцеклетку перед оплодотворением in vitro, которое через несколько десятилетий заменит отсталый и рискованный метод случайного зачатия.