мусульмане – буквально глотали пыль и штукатурку со священных изображений. Это можно было приобрести прямо в городе, но еще лучше – совершить паломничество за этим священным прахом. Считалось, что при добавлении воды он становился целебным, отпугивал змей и другие смертельные опасности. Константинополю, моторному отсеку монотеистической сверхдержавы, была необходима непрерывная подача топлива для подпитки верований своих жителей. Этой цели и служили реликвии. Например, на обратной стороне фрагмента Животворящего Креста, украшенного жемчугами и драгоценными камнями, имелась надпись о том, что из него исходит животворящая сила и что «как прежде Христос, сокрушив Крестом врата ада, воскресил мертвых, так и нынче венценосные Его полководцы с Его помощью сокрушают дерзость варваров»{555}.

Хранителями этих реликвий часто назначали евнухов с их псевдодуховной сущностью, нередко сравниваемых с ангелами благодаря «белоснежным одеяниям» и не менее светлой коже. (Авторитет евнухов в духовной сфере порождал лишь еще больше насмешек по поводу того, что Византий «обабился», а другим поводом для злословия служило то, что в империи пользовались услугами наемников.) Великолепным образцом этих реликвий был покров одного из фрагментов Животворящего Креста, хранившийся в Большом императорском дворце. Его где-то в 950 г. заказал евнух по имени Василий Лакапин (внебрачный сын изгнанного узурпатора Романа Лакапина). На нем есть пронзительное посвящение Христу: «Хоть Он и Сын, однако страдал во плоти Своей». Так вездесущие кастраты (житель средневекового Византия очень удивился бы, обнаружив, что сегодня на улицах Лондона, Нью-Йорка или Парижа едва ли встретишь евнухов) обращали страдания своей собственной плоти в глубокие религиозные чувства{556}.

Тогда как евнухи облачались в шелка и белоснежные одежды, обычные горожане носили лен, сукно, кожу, шерсть и даже хлопок. При императорском дворе представителей 18 рангов различали по 18 цветам шелка. Отдельные виды покроя остались почти неизменными со времен Римской империи вплоть до падения города в 1453 г. При дворе императора украшенные драгоценностями шелковые шарфы носили те, чей пурпурный цвет напоминал о смерти Христа, а золотой – о его воскресении. Их крой был целиком и полностью древнеримским. Где-то в X в. женщины, которые могли себе это позволить, сменили незатейливые головные платки на довольно изысканные шляпы. Солдаты носили защитные войлочные головные уборы, свалянные в городских мастерских. Городским беднякам оставалось надеяться на выброшенное за ненадобностью: в монастырях (например, в Евергетидском монастыре Богородицы) регулярно раздавали старое платье и обувь.

Кроме того, в некоторых церковных учреждениях существовали строгие правила, предписывающие раздавать бедным еду (зачастую не одобрялось, чтобы у ворот монастырей собирались женщины – во избежание искушения их, монастырей, обитателей). В странноприимном доме Атталиата каждый день в трапезную заводили шестерых человек и давали им «кусок хлеба и… мясо, рыбу или сыр, сушеные или свежие тушеные овощи»{557}. Те, кому особо посчастливилось, оказывались в обеденном зале самого императора, Триклинии, где отводилось место для 12 нуждающихся. В список приглашенных в числе 228 человек, помимо счастливчиков из городских бедняков (как правило, в разные дни), входили знатные чужеземцы, священники, арабские пленники и даже варвары, состоявшие на службе императора – всех их развлекали на пресловутом «пире невеж».

Много столетий спустя Одон Дейльский, летописец Второго крестового похода в 1146 г., отметит, как много в городе богачей. После экскурсии по Константинополю, предложенной императором гостям из Франции, Одон написал: «Он превосходит другие города как богатством, так и пороком»{558}.

В IX, X и XI вв. город вступил в своего рода культурное соревнование со своими мусульманскими соседями. Один халиф писал византийскому императору: «Самая ничтожная земля под управлением самого ничтожного из моих вассалов приносит больше дохода, чем все твои владения»{559}. В мусульманском мире ходили слухи, что правители Константинополя финансировали свою деятельность благодаря алхимическим опытам. В своей книге Kitab al-Buldan (Книге стран) географ Ибн Аль-Факих с большой серьезностью пишет, что восседающие в Константинополе императоры хранили в мешках белый порошок, который с помощью колдовства превращали в золото.

Мусульманские и христианские лидеры внимательно следили за успехами друг друга в сфере науки и искусства. Халиф просил императора Феофила прислать ко двору византийского математика Льва. Во владениях Феофила, в свою очередь, обнаруживаются арабские черты. Феофил – возможно, под впечатлением от рассказов о «Городе науки» в Багдаде (на самом деле это был Мадинат-ас-Салам, «Город мира») – запустил программу строительства и искусств. Феофил был иконоборцем, его Врийский дворец, говорят, был копией Багдадского дворца, а его механическое декорирование повторяло диковинки, созданные Харуном ар-Рашидом (тем самым халифом, который в качестве образчика своих чудес послал Карлу Великому часы и вокруг которого крутятся некоторые сюжеты сказок «Тысячи и одной ночи»){560}.

Так что, хоть приезжие и отмечали исключительную театральность, царившую при императорском дворе в Константинополе, где императоры восседали на тронах с гидравлическим приводом, украшенных щебечущими птичками, однако все это было порождением «гонки вооружений» в сфере изобретений. Начиная с 980 г. из арабской Андалусии стали доноситься слухи о возведении роскошного дворца – его с 979 г. начал строить в Кордове халиф из династии Омейядов, Абд ар-Рахман III ан-Насир. Сейчас на его месте великолепные обгорелые развалины, а когда Мадину аз-Захра («Сияющий город») только-только построили, дворец был блистателен. Его сложили из белого африканского мрамора и украсили золотыми и серебряными изразцами, тут были водоемы, словно покрытые ртутью и отражавшие свет, слепивший ошеломленных гостей. Этот дворец называли «наложницей в объятиях темнокожего евнуха». Здесь также имелся движущийся трон и механические птицы. Лет через 80 после постройки дворец был разрушен в ходе гражданской войны. Сейчас этот красивый белый мрамор покрыт табачно-бурыми пятнами – в тех местах, где камни прожигал стекавший с крыши свинец.

Ислам охватил такие огромные просторы, что общий доход стал просто ошеломляющим. По оценке одного из ученых, в современном эквиваленте материальная выгода от завоеваний мусульманской армии составляет многие и многие миллиарды долларов{561}. Неудивительно, что местные правители принимали дары и послов из далеких стран: например, из Кореи и Индии. Халифы закатывали свадебные пиры, где и гости, и украшения были буквально сплошь покрыты жемчугами и рубинами, где в качестве прощальных подарков дарили кошельки, полные серебра и золота{562}. Арабские серебряные дирхамы распространились по всему Среднему Востоку, Северной Африке и южной части Европы, связывая воедино пути влияния и распространения богатства{563}.

Теперь уже византийцы мечтали о Багдаде, впрочем, так же, как мусульмане – о Византии. Константинополь столкнулся с тяжелыми испытаниями – и моральными, и физическими.