Выпад Синий князь парировал с излишней поспешностью и рефлекторно занял оборонительную позицию, хотя был уверен, что бой продолжения не получит. Но Бер-Росс шутить не собирался. Он вынудил брата отступить к самому краю площадки, и тому ничего не оставалось, как попытаться перейти в наступление. Его вялый выпад был незамедлительно отражен.

— Ты ведешь себя, как неопытный мальчишка, — бросил Оливул, переходя на середину палубы. — Еще раз!

Он вновь атаковал. Донай увернулся и крикнул:

— Зачем ты это делаешь?!

— Сражайся, или сложи оружие раз и навсегда!

Свистнул белый клинок. Ви-Брук отбил его, но на тыльной стороне кисти осталась саднящая боль. Он взглянул на свою руку. Темно-бардовая горячая кровь выступила из глубокой царапины и, собравшись в большую безвольную каплю, упала на пол. Донай опомнился. Нерешительность и страх померкли перед вспыхнувшим вдруг негодованием. Он расправил плечи. Оливул улыбнулся и сделал выпад. На сей раз партнер ловко парировал и провел контратаку. Поединок возобновился в новом качестве. Пассивность Синего князя сменилась буйным напором, и Бер-Россу стоило усилий избежать ловушки, не нанеся при этом брату случайной раны.

Закончилась тренировка без специальных соглашений.

— В атаке работаешь отлично, — подытожил Оливул, откладывая оружие в сторону, — но все-таки не забывай о защите.

Донай мрачно рассматривал Меч Смерти.

— Зачем ты заставил меня драться с тобой?

— Ты должен поверить в то, что способен контролировать силу Стихии.

— Да? — Ви-Брук усмехнулся. — А я думал, тебе нравится выкручивать мне уши.

Он тут же пожалел о своих словах, но брат не обиделся.

— Когда-то давно у меня был учитель, — Белый князь присел на лафет вибрационной установки, взглядом пригласив Доная последовать примеру. — Он знал, что я — живой мертвец. Однажды после серии неудач, я сказал ему, что все равно я не жилец на этом свете и что учиться мне бессмысленно. Он промолчал, а утром вывел меня из пещеры, сам превратился в огромного орлана, впился когтями мне в плечи и поднял над скалами. Мне было ужасно больно, а когда он разжал лапы, и я полетел вниз с огромной высоты, я испытал такой страх, что врагу не пожелаю. Я кричал, пытался создать образ крыльев, но мне не хватило сил. Он поймал меня у самой земли и опустил на камни. «Ты жив до тех пор, пока борешься за жизнь, — сказал он мне. — Ты должен разбудить свою волю и не поддаваться предательскому желанию покоя». Я был обижен и зол. Я не понимал, как он мог умышленно причинить мне боль. Он угадал мои мысли. «Иногда наука жестока. Так прими же страдание от тех, кто любит тебя и желает тебе добра. Тогда в душе твоей не поселится ненависть к людям».

Они помолчали.

— А что было дальше? — тихо спросил Донай.

— Это уже не важно. Но мне очень жаль, что я однажды забыл урок моего учителя и чуть было не шагнул в могилу, прекратив борьбу за жизнь.

— Оливул, — Ви-Брук нашел в себе мужество посмотреть брату в глаза, — как получается, что ты всякий раз наделяешь меня силой? Всякий раз! Даже когда я, как дурак, кусаю дающую руку?

— Смерть уходит в Твердь, принимая ее форму. Она делает живое неживым, превращает органическую материю в частицы камня, земли, металла.

— Это означает, что нас с тобой избрали две самые близкие Стихии?

— Да, наверное.

— И так было задумано с самого начала?

— Не знаю, Донай. Я не знаю, кто и по какому принципу сделал нас избранниками Стихий Мироздания. Это похоже на тайную Игру, в которой нам отрядили роли…

Донай смотрел, как Белый князь идет к входному люку.

— Клянусь, — прошептал он, — что бы ни случилось, я буду следовать за тобой, я буду сражаться рядом плечом к плечу, я отдам за тебя жизнь, брат, — он обратил взор к своему мечу. — Ты слышал меня.

Сталь на мгновение полыхнула синим заревом — Смерть засвидетельствовала клятву Витязя.

Поздний обед за круглым столом в кают-компании напоминал тихую семейную трапезу. Разговор об Экзистедере не начинали: каждый старался временно забыть о волнующих проблемах. Данила с радостью последовал бы общему настроению, но впечатления минувшего дня укрепились в сознании настолько основательно, что справиться с ними оказалось непросто. Полет на драконьей спине, мрачный замок, странное серое существо, бывшее упырем и вдруг превращенное им, Данилой, в человека, неиссякаемая сила Стихии Жизни — все представлялось теперь ярким, близким к действительности видением.

Когда Каляда сказала, чего от него хотят, у Данилы вырвалось невольное — «но я не могу!» В тот момент он отчетливо вспомнил себя до службы в отряде сопровождения на спутнике Альционы. Он был хорошим, может быть даже отличным пилотом, честно выполнявшим свою работу, простым парнем, которому не исполнилось и тридцати, не избалованным везением, нетерпимым к подлости и несправедливости, резким на язык и уверенным в себе. И вдруг он — внемиренец, пилот Крылатого Волка, хранитель Стихии Жизни, и его просят наполнить жизнью затухающий Мир. Оливул попытался объяснить, как обращаться к Стихии, но у него не нашлось подходящих слов. Донай невесело усмехнулся и, опустив подбородок на руки, сложенные на эфесе Меча, опять задумался о своем. Серафима ожидающе молчала. Грег и Гор наперебой твердили об Экзистедере. А Данила силился понять, что же сейчас отделяет его от друзей. Он видел их рядом, он слышал их голоса, мог дотронуться до каждого, но тем не менее все пятеро оставались безмерно далеки. «Как в Игре, — мелькнуло у Гаюнара. — Пространство одно, а условия разные». И тут его осенило. «Вера! Они верят в Силу Стихий, а я нет».

То была спасительная мысль. Данила не рискнул бы сейчас описать свои ощущения, но отчетливо помнил молящий взор серого упыря и одобряющую улыбку Серафимы, когда взывал к Стихии. Желание сделать Мир красивым, радостным, живым, чтобы в холодный замок ворвались лучи солнца, чтобы тщедушный человечек обрел силу бытия, чтобы вдоль дороги поднялись травы, а в лесу расцвели цветы и запели птицы, чтобы люди этого Мира смогли вдохнуть сладостный аромат весенней природы. И Стихия Жизни последовала за мечтой Хранителя, облачая ее в реальные формы…

Беспокойное и требовательное «Гав!» вмиг развеяло мирные грезы. Данила от неожиданности чуть не уронил чашку, которую давно уже держал в руке. Артемида стояла подле, глядя на хозяина черными немигающими глазами.

— Я их покормила, — предупредила Юлька, слегка оправдывающимся тоном.

Серафима вслушивалась в эхо свершенного из глубины корабля. Собака, заметив, что осталась непонятой, зарычала и, вцепившись в рукав Гаюнара зубами, настойчиво потянула его за собой.

«Аполлон в машинном отделении, — сообщил Пэр. — Боюсь, что-то случилось».

С этими словами он взвился с места яркой зеленой стрелой и нырнул сквозь пол.