— А вы, противостоящие нам, просто ограниченные глухие слепцы. Боитесь того, чего не понимаете, но желаете это контролировать, — слова лорда Чейнза окрасил лёгкий оттенок снисходительного презрения. — То, что вам недоступно. То, чего вы жаждете всей душой.

— Не жаждем. Ибо лучше вас знаем истинную цену того, что вы считаете даром.

Лорд застыл белой статуей, местами запачканной багряными пятнами, расползшимися по пушистой шкуре. Я искренне надеялась, что вся эта кровь не его, но подозревала, что в короткой схватке с бист вилахом волк не мог не пострадать.

— Дар на то и дар, что он бесценен.

— Цена есть у всего. Без исключения. Большая сила — большая власть. Большая власть — большое искушение злоупотребления ею. И вы — один из огромного множества тех, кто не сумел перед ним устоять.

— Да ты ещё и философ? — лорд Чейнз раздражённо качнул головой, и откуда-то я поняла: этого раздражения Гэбриэл и добивался. — Как всё же жаль, что я не успел отправить тебя за решётку.

— О, не вините себя. Сам я не удосужился предоставить весомого повода, а у вас было слишком мало времени, чтобы качественно меня подставить.

— Скажи только одно. Ты правда доволен собой, Инквизитор? Ты, позволивший любимой стать чужой женой и лечь под другого, потому что тебе требовались основания для ареста?

Гэбриэл ничего не ответил. Только улыбнулся. И я сама не поняла, что больше заставило меня вздрогнуть: слова графа, эта улыбка… или неожиданное прикосновение к моему плечу.

Том, всё же сумевший выкрутить руки из пут, успокаивающе коснулся моей щеки. Я снова вздрогнула, увидев стёртые в кровь кисти, которых стоила ему свобода, но друг уже молча принялся возиться с моими верёвками. И если лорд Чейнз, стоявший к нам спиной, не мог нас видеть, то Гэбриэл — вполне; однако он ничем не показал, что заметил наше освобождение. Даже не отвёл взгляда от лица оппонента.

— Признайся, Инквизитор, — продолжил граф, и в голос его вернулись вкрадчивые нотки. — Тебе просто неизвестно, что это такое, любить кого-то. Любить женщину так, чтобы обезуметь от одной мысли, что она будет принадлежать другому. Любить своего ребёнка так, чтобы ради него быть готовым на всё.

— Милорд, у нас с вами слишком разные взгляды на то, что есть любовь, чтобы мы могли всерьёз дискутировать по этому поводу, — когда Гэбриэл всё же соизволил ответить, он заговорил лишь самую капельку тише… и по этому изменению я отчётливо поняла, что сёйчас произойдёт. — Но в одном вы правы. Мне неизвестно, каково это — любить своего ребёнка. — Улыбка медленно выцвела на его губах. — Благодаря ублюдкам вроде вас.

Путы на моих запястьях ослабли — и позволили мне упасть прямо на бережные руки Тома, наконец ощутив боль в безнадёжно затёкших кистях и коленях, стёршихся ещё во время магической пытки.

В следующий миг Гэбриэл ловким перекатом ушёл от проклятья, синим всплеском разбившегося о стену, — и, скупым мгновенным жестом выдернув из кобуры с картами ещё одну, швырнул её в противника.

Всё происходило так быстро, что глаз едва успевал улавливать движения. Граф ладонью взрезал воздух перед собой — стремительными росчерками, словно командуя невидимыми марионетками; и карты встречали языки чёрного пламени, останавливали вспышки зелёного огня, плавились в лиловом сиянии, волнами раскатывавшемся вокруг магического щита. Печать на руке лорда Чейнза натужно мерцала, и по его полотняно-белому лицу я видела: каждое заклятие даётся ему через силу. Это снова вызывало у меня некое подобие уважения… насколько можно уважать того, кто пытается убить твоего любимого и пытался убить тебя. Каждая магическая атака встречала карту в качестве защиты. Каждая карта не достигала цели. Колдовская перестрелка выглядела завораживающе красиво, и я даже не сразу задумалась, что одно из этих заклятий может случайно задеть нас с Томом.

Впрочем, оба противника были по тем или иным причинам заинтересованы в нашей безопасности.

Обмен магическими любезностями прервал Лорд. Умно державшийся в стороне от смертоносных проклятий, волк всё же улучил момент, чтобы с рычанием кинуться на графа — барьер не пропускал пули, но не живую плоть; и в тот миг, когда лорд Чейнз повернулся в его сторону, очередная карта Гэбриэла белым мерцанием разбилась о прозрачный купол, заставив тот исчезнуть. Тут же раздался выстрел, но граф успел развернуться, и вместо левой руки пуля — простая, серебряная — поразила его бок. Челюсти Лорда, уже тянувшиеся к его лодыжке, сомкнулись на пустоте: жертва исчезла, снова растворившись в воздухе.

Это заставило Гэбриэла опять отступить к стене, так, чтобы к нему невозможно было подобраться сзади.

— Вы достойный противник, лорд Чейнз, — проговорил он, — но в текущем состоянии надолго вам не спрятаться. Сами знаете.

Тишина. А Гэбриэл не спешил пользоваться этим затишьем, чтобы перезарядить «Аутсайдер». Даже я догадывалась, что лорд Чейнз только этого и ждёт и нападёт сразу же, стоит противнику подставиться под удар.

Нет, прежде чем позволить себе на пару мгновений сделаться безоружным, нужно точно знать, где враг и что он делает. Иначе никак.

Я с удивлением поняла, что Гэбриэл не выглядывает невидимого графа, а смотрит на Лорда. И, тоже посмотрев на волка, осознала: тот медленно переводит глаза, будто следя за кем-то. Ну конечно… наверняка зверь чует даже невидимку. По запаху, или ощущает движение воздуха, или зверям просто позволено видеть больше людей.

Когда взгляд волка замер на одном месте, Гэбриэл поднял глаза. Тоже посмотрел туда.

А затем метнулся вперёд.

Схватив волка за шкирку, увлекая его за собой, Гэбриэл упал на колени подле мистера Хэтчера, так и лежавшего без сознания. Выдернув ещё одну карту — не сверху колоды, а снизу, — резким движением впечатал её в пол перед собой, заставив раскрашенный прямоугольник засиять фиолетовым.

Прозрачный купол накрыл всех троих — Инквизитора, стражника и волка — за мгновение до того, как вокруг полыхнуло синее пламя.

Оно было таким жарким, что волна горячего воздуха ударила в лицо даже мне, сидевшей далеко в стороне. Оно разлилось вокруг барьера Гэбриэла ровным кругом — и жадно рванулось к потолку, взметнувшись выше человеческого роста, поглотив тела на полу и наполнив воздух тошнотворным запахом горелого мяса. Ткань на клетке с бист вилахом — той части, что не попала под карточный щит, — пеплом взметнулась вверх, прутья моментально раскалились докрасна.

Лорд Чейнз проявился в воздухе мгновением позже, застыв прямо напротив нас с Томом, сосредоточенно вытянув дрожащую руку, сверля взглядом барьер врага. И как Гэбриэл догадался, что он замыслил?.. Впрочем, столько лет службы не могли пройти даром.

Особенно если в своём деле ты был одним из лучших.

Ещё одна карта. Гэбриэл выхватил её левой рукой, бросив револьвер, не отрывая от пола правой: фиолетовое сияние карты пробивалось сквозь его пальцы. Впечатал в пол другую, рядом с первой, — а пару секунд спустя сияние под его правой рукой погасло, и, когда Гэбриэл отнял пальцы от камня, под ними ничего не было. Исчезла… должно быть, щит черпает силы из карт, но каждой не хватает надолго. Пламя яростно льнуло к прозрачному куполу, испытывая его на прочность — зато граф больше не прятался под барьером, бросив все силы на творение синего огня. От уголка губ по его подбородку уже струилась багряная дорожка, кровь залила плечо и бок, однако лорд Чейнз сражался до конца. Атаковать из-под купола Гэбриэл явно не мог и вынужден был только ждать, пока надобность в нём отпадёт. Теперь исход схватки решало лишь одно: кто не выдержит раньше — раненый граф или барьер, который он пытался сломить.