Анна взяла в руки украшения из свертка, вот что ей поможет! Не носила она богатых серег, да, видно, и не придется… Зато на них можно нанять людей, чтоб хоть избушку поставили. Что не договорила Любава? Она сказала «твои», а потом что-то про отца…

Богатые колты, массивные серьги, такими уши оттянешь быстро, шейные обручи, височные кольца, но самое интересное – перстень. Он пришелся впору, сел даже чуть плотно, надела, а снять сразу не смогла. Анна подумала и решила пока поносить, потом снимет, палец намочив. Перстень был интересен тем, что на нем знак трезубцем, точно сокол, когда на жертву свою вниз устремляется… Интересный знак.

Женщина сначала долго оплакивала единственную бывшую ей хоть какой родней Любаву, потом долго разглядывала украшения и даже не заметила, что в подслеповатое оконце уже заглянули первые солнечные лучи. А когда опомнилась, на улице кричали, визжали и выли…

Выскочив из дома, Аннушка лицом к лицу оказалась с рослым дружинником. Тот нехорошо оскалился и схватил ее за руку:

– А, красавица, пойдем со мной!

А в саму избушку уже врывались другие – грабить, убивать…

Аннушка вырвалась и метнулась следом:

– Там!.. Не тронь!

Ее отшвырнули, а первый обозлился, снова схватил, потащил за собой на улицу. Но Анна не собиралась так просто сдаваться, она отбивалась, как могла, и в какой-то момент сумела ударить своего обидчика между ног. Дружинник взревел и… женщина упала, схватившись за горло. Между красивых белых пальцев медленно струилась алая кровь, постепенно становясь темнее, а голубые глаза, не мигая, смотрели в такое же голубое небо…

Махнув рукой на несостоявшуюся добычу, дружинник бросился дальше.

Княжич Шварн ехал по улице городка, оглядываясь, от этих жителей можно всего ожидать, они хоть и сдались, но стрелу пустить могут запросто. Перед тем как запалить Звягель, он проверял, чтобы никого не осталось в городе, всех нужно вывести и распределить между князьями-победителями. Вдруг около старенькой избенки он заметил лежащую почти поперек улицы женщину. Видно, убили, когда сопротивлялась.

Шварн никогда не жалел поверженных, без этого не обходилось взятие города, но что-то заставило его приглядеться, словно увидел знакомое лицо. В голове мелькнуло: Устиша?! Даже с коня сошел.

Мертвая женщина действительно была удивительно похожа на сестру Устинью, какой ее запомнил брат, когда та уезжала в далекий Владимир замуж за Великого князя Андрея Ярославича. Шварн даже подошел осторожно… Нет, показалось, то есть женщина действительно была очень похожа, но это, конечно, не Устинья. И тут его внимание привлекла рука, зажимавшая горло. Кровь уже застыла, и теперь пальцы были видны хорошо, а главное, то, что на пальце.

Шварн хорошо знал этот трезубец – родовой знак Рюриковичей. Откуда у почти деревенской женщины княжий знак?! Конечно, и местный коваль тоже может сделать такой перстень, но что-то подсказывало Шварну, что это не так. Слишком богатым было украшение и красивой женщина.

Подозвав какого-то дружинника, он велел:

– Скачи к князю Даниилу Романовичу, зови сюда! Скажи, я зову срочно!

Город уже собирались поджигать, но Даниил отправился искать сына. Дружинник показал, где оставил княжича.

– Что, Шварн?

Тот лишь кивнул на лежавшую женщину.

У Даниила остановилось сердце, соскочил с коня, присел рядом, осторожно взял окровавленную руку, глядя на перстень.

– Аннушка…

В памяти мгновенно всплыл тот день, когда привез щедрые дары Злате и дочери. Она тогда сказала, что придет день, и отец узнает дочь по этим украшениям! Вот пришел…

– Где остальные?!

– Кто?

– Из этого дома.

– Там никого.

Город все же подожгли, пришлось срочно убегать, иначе можно погибнуть в горящем городе и самим.

Среди пленных горожан нашлись те, кто объяснил про убитую женщину. Правда, соседка твердила, что никогда не видела у Аннушки таких украшений, та жила скромно, даже очень скромно. Да, они появились в Звягеле давно, девочка еще совсем маленькой была. Две женщины и две девчонки… Жили у старой Милославы, немного погодя одну из женщин татары то ли убили, то ли с собой увезли… Повзрослев, Аннушка замуж вышла за пришлого Домаша, парень был хороший, но погиб вскоре, осталась женщина вдовой.

Кто ее отец, в городе не знали, сама Анна тоже. А украшений на ней и правда никто таких не видывал, откуда при их бедности?

К Даниилу подъехал Лев, глянул хмуро:

– Шварн сказал, ты из-за какой-то бабы переживаешь? Кто это?

– Это ваша сестра, Лев.

– Кто?! Откуда здесь-то?

– Помнишь, ты меня любушкой укорял давней? Это ее дочь. Сама она от татар погибла, а дочь вот здесь.

– С чего ты взял?

– Перстень у нее мой, я дарил когда-то. С Рюриковым трезубцем.

– Почему же она раньше не появилась?

– А она и сейчас не появилась, Шварн убитую уже увидел, меня позвал. Видно, мать ничего не рассказала.

Лев хмыкнул:

– Так я и поверил…

– А я тебя верить и не прошу! – словно отрезал князь. – Я видел ее и перстень видел. Перстень тот, что я для памяти оставлял, а сама Аннушка точь-в-точь твоя сестра Устинья.

– Тьфу ты! – ужаснулся Лев, но отец не стал больше разговаривать, отъехал подальше и долго смотрел на догоравший Звягель, где по его вине погибла его собственная дочь – последняя память о его единственной любви Злате.

Даниил не стал дожидаться Миндовга, отправился домой.

Когда литовцы все же пришли к городу, то обнаружили только обгорелые стены и бегающих по городу бездомных собак. Ветер разносил по округе запах дыма и гари. Искать на пожарище нечего, помянув недобрым словом обманщиков русских, литовцы отправились грабить окрестности Луцка, не зря же ходили так далеко!

Конечно, Куремса не простил нападения на свои земли, но Куремса не Орда, вывел в поход несколько отрядов, боясь оставить без защиты Переяслав, в котором сидел. В результате получилось не слишком грозно, хотя и неприятно для Галицкого. Хуже всего, что пришел нежданно. Хорошо хоть, что ему до Неврюя далеко, успели принести известие, что татары идут. Князья, не ждавшие такого быстрого ответа, чуть призадумались, часть дружин отпущена по домам, надо собирать, да и ополчение тоже кто где…

На Руси испокон века принято, что при подходе степняков (а от кого еще ждать неожиданного нападения?) один из родственников князя или его воевода остается в городе, а сам князь отправляется собирать подкрепление. Действовало, потому что при толковой обороне город какое-то время держался, а потом осаждающие вдруг получали удар в спину от подошедших свежих сил. Плохо, что не всегда выходило, как задумано.