Интересна характеристика, данная ею в мемуарах: «Лист уже давно жил в Веймаре с княгиней Каролиной Сайн-Витгенштейн. Сначала он вел очень безнравственную жизнь, часто пил слишком много и в отношении образа жизни оставлял желать так многого, что мой отец ни под каким видом не хотел допустить его в наш дом. Против него как артиста никто бы не мог ничего найти: его удивительная техника, его игра, исполненная огня, всех восхищала и приводила в восторг. Как дирижер он отличался старанием обучить оркестр и хор: не пропускал ни малейшей ошибки и провинившегося заставлял повторять одного до тех пор, пока не окажется ни одного неверного такта, ни единой фальшивой ноты… Как фортепианный композитор он нашел себе мало приверженцев; его переложения были так новы и своеобразны в сравнении со всем тем, что до этого было написано, так трудны в техническом отношении, что очень немногие решались их играть, вследствие чего в 1850-м году он еще не был известен как композитор, и всякий считал себя вправе оспаривать его композиторский талант. Доброта его всем известна: всякий бедный артист, обращавшийся к нему за помощью, мог быть уверен, что получит ее. Само собою разумеется, что, будучи столь разнообразно одарен духовно, он стоял выше многих» [516].

О собственно педагогическом методе Листа его ученица пишет: «5-го февраля [1853 года] Лист пришел и по окончании спевки с нами заставил меня играть. Я отличалась редкой для женщины физической силой, так что безо всяких усилий могла поднять несколько пудов, и это отражалось на моей игре. Лист нашел, что я не достигаю того, чего могла бы достигнуть с моей громадной силой, если бы нежная игра у меня была более развита. С тех пор я главным образом направила свое внимание на достижение этого пробела в моей игре. Лист очень напирал на то, чтобы я продолжала развивать мой талант, и обещал заниматься со мною. Разумеется, я с благодарностью приняла его любезное предложение, получив на то разрешение родителей, и решилась всецело отдаться музыке. Всё, что я слышала, и столько хорошего, всё больше возбуждало во мне желание работать на этом поприще, хотя меня сильно привлекало и рисование. 30-го [ноября] я была на уроке у Листа, который терпеливо и любезно слушал и учил меня. Не надо полагать, что он был преподавателем по обыкновенному покрою: он не учил, как нужно играть, какой палец ставить, как связывать или стаккировать и т. д.; нет, он вселял дух и жизнь в сыгранную вами вещь; вот почему он принимал в число своих учеников только тех, которые уже прошли известную школу. Иногда только, признавая неудобною общепринятую последовательность пальцев, он указывал на выработанную им самим аппликату, например: трель с большим и третьим пальцем, введение большого пальца на черные клавиши и т. д., чего прежде не допускалось. Он признавал законным то, что было удобоисполнимо, и надо сознаться, что, несмотря на техническую трудность его произведений, всё лежит очень удобно для руки; а это не всегда можно сказать о других сочинителях пьес для рояля».

В 1859 году семья Сабининых переехала в Санкт-Петербург. Там Марфа стала преподавать музыку детям императора Александра II — великому князю Сергею и великой княжне Марии. Благодаря ее усилиям при активном сочувствии императрицы Марии Александровны в 1867 году было организовано Общество попечения о раненых и больных воинах, с 1879-го официально называемое Российский Красный Крест. В 1867 году Марфа Сабинина переехала в Крым, в имение Джемиет близ Ялты, принадлежавшее ее верной подруге и соратнице баронессе Марии Петровне Фредерикс (1832–1908), фрейлине императрицы Марии Александровны. Во время Франко-прусской войны по инициативе императрицы подруги выезжали в Германию и Францию для изучения деятельности местного Красного Креста, а по возвращении опубликовали книгу «Путевые заметки двух сестер Красного Креста во время поездки за границу осенью 1870 г.» (СПб., 1871), обобщавшую опыт работы полевых лазаретов во время военных действий. Они на собственные средства построили в Джемиете Благовещенский храм (освящен в мае 1876 года) и открыли при нем бесплатную больницу — Благовещенскую общину сестер милосердия. Во время Русско-турецкой войны (1877–1878) Марфа на фронте работала в лазарете и помогала организовывать эвакуацию раненых, а по возвращении основала в Джемиете православный приход. В ночь на 9 июля 1882 года мать и четыре сестры Марфы были зверски убиты грабителями. Ужас пережитой трагедии усугублялся тем, что во время суда на присяжных оказали воздействие набиравшие силу либеральные идеи, на которых адвокаты строили свою защиту; в итоге несколько убийц были отпущены вообще без наказания. При этом «определение суда вызвало громкие аплодисменты присутствовавшей публики»! Марфа, будучи глубоко верующей, не ожесточилась от вопиющей несправедливости, но не могла оставаться в месте, связанном с тяжелейшими воспоминаниями, и переехала в крымский городок Кастрополь. Там и были написаны ее воспоминания. В 1892 году, незадолго до смерти, Марфа Сабинина переехала в Ялту. Могила ее не сохранилась…

Январь 1859 года был омрачен для Листа первой ссорой с Вагнером. Вагнер жил тогда в Венеции и работал над «Тристаном и Изольдой». Деньги таяли, а надежд на получение гонораров в ближайшем будущем не было. Лист же находился в очень тяжелом душевном состоянии вследствие интриг, уже превратившихся в откровенную травлю. Вагнер, не привыкший брать во внимание чужие чувства, обратился к Листу с очередной просьбой: поставить в Веймаре «хотя бы „Риенци“». Выполнить ее, с учетом состояния дел в веймарском придворном театре, ухода Листа в отставку и «диктатуры», не удалось. Вагнер же, получив отказ, не нашел ничего лучше, как обвинить Листа… «в равнодушии, порожденном безоблачным счастьем»! Естественно, Лист, собравшийся было в ответ на присылку Вагнером первого акта «Тристана» отправить ему партитуры «Данте-симфонии» и «Эстергомской мессы», был глубоко оскорблен. Его письмо дышит горечью: «Поскольку моя симфония и месса всё равно не могут заменить тебе хрустящие банкноты, с моей стороны было бы излишним посылать их тебе. Но отныне я считаю также излишним получать от тебя торопящие меня телеграммы и оскорбительные письма»[517].

Несколько бывших друзей Листа к тому времени уже перешли в стан его врагов, хотя с его стороны видели лишь добро. Но в случае с Вагнером он испытал особенно сильную боль. Вот как описывает его реакцию на неблагодарность друга непосредственная свидетельница событий Марфа Сабинина: «Он [Вагнер] употребил мелочную месть и написал Бюлову письмо, в котором неделикатно коснулся отношения Листа к княгине Витгенштейн. Прочитав это письмо, Лист нашел поведение Вагнера непростительным и с тех пор больше не писал ему. „Но всё нужно переносить, — прибавил Лист, — нам остается музыка: это что-то бесконечно прекрасное, это — ни слово, ни дело, что-то невыразимое, которое может сравниться только с любовью и может быть еще выше ее“».