На одном из перекрестков среди публики стоял русский генерал. И сам фельдмаршал Лееб вскинул два пальца к козырьку фуражки, и идущие рядом сделали так же. Стремление к орднунгу есть неотъемлемая часть германского военного! А генерал-майор победившей армии был сейчас неизмеримо выше, чем капитулировавший фельдмаршал.

Но кто это там впереди? Французы?! В армии Де Голля была принята форма русского образца, лишь с французскими погонами и нашивками - но в тылу считалось шиком надевать довоенные мундиры, из старых запасов, снабжения армии Виши. А были и такие, кто заказывал пошить или перешить форму по тому образцу - чтобы вступить в родную Францию в подобающем виде! С десяток этих петухов стоят и смотрят на германский позор. Мы что, и им проиграли?

Фон Лееб позже клялся, что приказ отдал не он. Но раздалась команда, и по немецкому строю будто пробежала волна, и шаркающая ногами толпа бродяг за секунду превратилась в армию. Взгляд поднять, плечи развернуть, равнение направо - на лягушатников! - шаг держать, рраз, рраз! Русские нас победили, и это честно - но эти тут что делают, среди триумфаторов? Трусливое свиное дерьмо, может ваши отцы и были солдатами, под Верденом и Соммой - но в эту войну, когда мы начали, то не успевали догонять ваши храбро удирающие войска! Вы даже не захотели защищать свой Париж, объявили его "открытым городом", согнулись перед нами, и лизали наши сапоги - но с охотой присоединились к нам, тогда еще стоявшим на Волге, чтобы успеть отхватить свою долю от нашей добычи. И бежали первыми - это вы, лягушатники, виноваты, что нас разбили на Днепре! За свое место под солнцем надо драться - мы попытались и проиграли, но это было честно, а вы опять хотите примкнуть к победителю и схватить чужой кусок? Если Германия капитулирует перед русскими, это будет орднунг, сильный всегда прав! Но перед шавками, успевшими сменить хозяина - это вопиющее нарушение порядка! Строй держать! Ногу тянуть! Левой, левой!

Конвойные заволновались, и собаки на поводках залились лаем. Кто-то из русских понял, в чем дело - и французов будто корова языком слизнула, а на их месте откуда-то возникли солдаты, в полном боевом снаряжении, в касках и камуфляже, вооруженные не карабинами, а автоматами АК, все рослые и злые - возможный беспорядок пресечь со всей решительностью! Русские и тут оказались предусмотрительны, у них орднунг не хуже немецкого! Такому врагу не стыдно и проиграть.

Строй пленных снова стал толпой - расхристанной, идущей не в ногу. Больше за все время марша никаких происшествий не случилось, попыток побега и бунта не было - не нашлось дураков и самоубийц. А позади немецких колонн ехали поливальные машины, как в иной истории, оставшейся неизвестной москвичам, что сейчас смотрели на шествие побежденных врагов. Конечными пунктами пути были, как и тогда, Савеловский, Рижский, Курский вокзалы - где пленных оперативно грузили в эшелоны и отправляли в места назначения. К 19 часам вечера командующий Московским военным округом генерал-полковник Артемьев доложил Сталину об успешном завершении операции (как и в мире "Рассвета"). Иосиф Виссарионович усмехнулся в усы - он ведь ничего не забывал!

Пусть это действие состоится - с тем же результатом, что и там. Именно в день рождения фюрера - ему подарком. И еще - может быть, чисто теоретически, и в нашем будущем поднимут голову фашиствующие недобитки, как недостертая плесень - но даже у них этот день будет ассоциироваться не с очередным юбилеем величайшего мерзавцы и преступника двадцатого века, а с годовщиной "парада позора", вошедшего в эту историю, как положено, увековеченного на кино- и фотопленке, на передовицах всех советских газет - да и иностранные журналисты и фотографы присутствовали! И кто теперь посмеет выбросить из истории этот день?

Ну а французы принесли официальную жалобу, что взять с дураков? Сталин посмеялся, затем сказал:

-Передайте Де Голлю - "беречь себя и своих людей" для будущего мира, это конечно похвально. Но каким станет этот мир, определяется сейчас, в том числе и пролитой кровью. Вы отказались покориться Гитлеру, это хорошо. Но какой вклад "свободная Франция" пока внесла в победу?

Роммель Э. Солдаты пустыни. Л.,1993, пер. с нем. изд. 1970 (альт-ист).

Отступлениями не выиграть войну. Но можно подготовить будущую победу. Или хотя бы, приемлемый мир.

Именно так я видел перспективы Германии весной сорок четвертого. Было очевидно, что выиграть эту войну нельзя - значит, стоял вопрос о заключении мира на достойных условиях (о безоговорочной капитуляции не хотелось и думать). И мне было ясно, что главной ошибкой Германии в этой войне было решение напасть на Россию - забыв, что и Фридрих, и Бисмарк, предостерегали нас от этого шага. Также неизменно, что от любых русско-германских конфликтов в выигрыше оказываются исключительно англосаксонцы - а вот от союза Германии и России всегда приходила обоюдная и ощутимая польза. А оттого, краеугольным камнем политики новой Германии должен стать союз с восточным соседом, или как минимум, обеспечение его дружественного нейтралитета. Мои контакты с русскими, на тот момент воевавшей с нами страной, следует рассматривать именно в этом смысле - и по моему глубокому убеждению, не может считаться изменой то, что в конечном счете, идет на пользу Отечеству.

Я ошибался лишь в одном. Считал что у меня еще есть время. Германия все же была одной из великих держав, и столь быстрое ее падение казалось невероятным. А роль равного партнера на переговорах - куда привлекательнее, чем просителя у чужого стола!

На первый взгляд, положение не казалось катастрофичным. Болезненной была лишь потеря Восточной Пруссии - в остальном же территория собственно Германии была почти не тронута, под нашим контролем оставались значительная часть Франции, Бельгия, Голландия, Дания, половина Норвегии; заводы исправно снабжали армию вооружением, не было ничего подобного голоду конца прошлой войны; физические качества и боевой дух поступающего пополнения выглядели достаточно высокими. Конечно, мне было известно, и не только от официальной пропаганды, про большие жертвы гражданского населения от англо-американских бомбежек, про ограничение выпуска товаров потребления, про снижение призывного возраста, про недостаточное качество нашего вооружения в сравнении с русским - но, пребывая вдали от Германии, мне не доводилось видеть своими глазами разбомбленные до основания кварталы Мангейма; в мою армию не шли мальчишки семнадцати, и даже шестнадцати лет, как в фольксгренадерские батальоны, и части ПВО для меня было потрясением увидеть, что газогенераторные автомобили на дровах и соломе, на которых в оккупированной Франции ездило даже гестапо, не говоря уже о гражданских французах - в Германии встречаются на улицах даже в большем числе. Все это тогда казалось мне чем-то абстрактным, и я считал вполне возможным, по исходу этой войны получить мир, не хуже довоенного - ценой отказа от скомпрометировавшего себя нацистского режима. А пока мы отступали, к своим естественным границам, огрызаясь, и сохраняя полный боевой порядок. Хотелось верить, что сообщения берлинского радио "о планомерном сокращении линии фронта" можно истолковывать только так.

9 апреля, несмотря на крайне опасное положение на приморском участке фронта, где русские, соединившись с высаженным на берег десантом, угрожали Тулону и даже Марселю, я был вызван на совещание в Страсбург. Это было вызвано исключительной тяжестью общего положения Германии. На наиболее опасном фронте, по Одеру, было подозрительное затишье, весьма похожее на то, что было на Висле всего три месяца назад. Угрожающее положение было южнее, где русские готовы были вторгнуться в пределы Германии из Чехии и Австрии, почти полностью занятых их войсками. Наступление англичан и американцев в северной Франции развивалось медленно, но неотвратимо, очень душила их авиация. Американцы наконец перешли испанскую границу и могли угрожать с фланга и тыла моим армиям. Группировку Кессельринга (14 армия, корпусные группы 10 армии, и наиболее упрямые в своей верности Муссолини итальянцы) застрявшую в южной Италии, вообще не стоило принимать в расчет, как и войска на Корсике, Балеарах, в Гибралтаре - ясно, что вывести их оттуда не удастся, и все, что они могут, лишь стоять насмерть, потребовав от противника затрат на свою блокаду, а затем на уничтожение.