– Эй, – позвал мальчик. – Простите.

Лицо его округлилось, как луна, и смотрело на койота с мольбой; наблюдая за ним, Лидия вдруг вспомнила о Себастьяне, и воспоминание это ударило ее, словно учительская линейка по голой костяшке. Как долго Лука сумеет продержаться на одной только памяти об отце? Может, совсем скоро с таким же уважением он будет смотреть на незнакомцев. Лидию охватил приступ отчаянья. Она закрыла глаза и стала ждать, когда ее отпустит.

Кивнув, Шакал открыл пассажирское сиденье пикапа и забрался внутрь.

В лучах пустынного рассвета они устремились на юго-запад. В Ногалесе при виде пары фургонов, набитых мигрантами, никто особо не удивлялся. Никто бы не стал их останавливать. Любому встречному хватило бы одного взгляда, чтобы безошибочно понять их намерения, но никому не было до этого дела. Только Лидия волновалась, что кто-то ее заметит. Всякий раз, когда навстречу ехала машина, она сутулилась и прятала лицо под полями выцветшей шляпы.

– А почему на юг? – спросил Лука, когда на выезде из города они вдруг повернули налево.

Лидия не знала. Но с облегчением отметила, что дорога сначала постепенно лишилась покрытия, а потом и вовсе превратилась в колеи на голой земле, которые с трудом попадали под определение дороги. Повсюду были ямы и рытвины, гравий из-под шин разлетался во все стороны. Они оказались в пустыне, и вокруг на многие километры не было ни одной другой машины; мигранты кое-как держались за края прицепа и подскакивали всякий раз, когда пикап неожиданно проваливался в яму. Лидия придавила Луку своим весом, чтобы тот случайно не выпал, но ехали они небыстро, стараясь не перевернуться.

Дорога сначала свернула на запад, а потом на северо-запад, и Лука подумал, что теперь они, наверное, двигаются перпендикулярно границе к тому месту, где забор бесследно исчезает; очень скоро отделить одну страну от другой можно будет только благодаря карте, которую много лет назад начертил на бумаге какой-то случайный человек. Больше часа миновало с тех пор, как им встретилась последняя машина, и Николас в попытке скрасить ожидание стал перечислять местную фауну: оцелот, красная рысь, носуха, ошейниковый пекари, хлыстохвостая ящерица, пума, койот, гремучая змея.

– Гремучая змея? – с опаской переспросила Марисоль.

– Кролик, перепелка, олень, колибри, ягуар.

– Ягуар! – радостно воскликнул Бето.

– В Соноре считается редким видом, но пока не исчезнувшим. Еще лиса и скунс, – продолжал Николас. – Ну а про бабочек и говорить не буду – слишком много!

Лука представил себе, как все эти животные прыгают туда-сюда через границу и даже не подозревают о существовании каких-то там паспортов. Мысль его утешила. Ребека слушала вполуха. Ей совсем не хотелось думать о дикой природе этих мест. Ей не было до нее никакого дела. Она мечтала о совсем другом диком месте, со своими звуками и глазастыми существами. Но теперь Ребека с трудом верила, что облачный лес и вправду существует. Как бы ей хотелось закрыть глаза и перенестись обратно домой! Почувствовать прохладное, мягкое прикосновение облаков на коже и ресницах. Услышать шум дождя и перезвон капели на толстых листьях. Тот светлый, призрачный, изменчивый уголок земли уже ускользал из памяти. Теперь, закрыв глаза, она больше не могла услышать голос бабушки, не могла учуять запах свежего чилате. Все было уничтожено, и казалось, ей суждено оплакивать эту потерю до скончания веков. Вдыхая воздух пустыни, девочка ощущала лишь безжизненную сухость; солнечные лучи жгли ей кожу там, где в волосах блестел пробор.

Склонив голову на плечо сестры, Ребека наблюдала, как меняет цвета пустынный пейзаж. Закатившееся солнце окрасило землю в оранжевый и розовый. В небе заплясали сумасшедшие оттенки лилового, голубого, желтого, которые затем постепенно наполнились глубиной и почернели. Потух наконец последний отблеск, и повсюду воцарился мрак – такой беспросветный, какого Лука прежде никогда не встречал. Во тьме он не мог разглядеть собственных коленей. Не мог разглядеть пальцев, даже поднеся их к самым глазам. Когда он нащупал в темноте Мами, та прижала его к груди и накрыла рукой. После заката мигранты почти все время молчали. Таращились во мрак, пытаясь отыскать хоть малейшее подобие света. Плутали в собственных мыслях, обдумывая предстоящую дорогу.

Лидия вспомнила одну детскую передачу, совсем непохожую на те глянцевые, однотипные мультики, которые смотрел Лука (а вместе с ним и весь остальной мир), где все персонажи – сплошь глазастые писклявые монстры, которые постоянно огрызаются. Нет, то было памятное телешоу, совершенно невероятное низкобюджетное творение с куклами ручной работы и настоящей помоечной магией. Лидия помнила заглавный музыкальный номер, во время которого все персонажи взлетали над землей в своем дребезжащем мусорном баке – правда, больше похожем на колесницу, – но получалось у них, только когда все друзья были в сборе, а если хоть одного не хватало, бак оставался обычным помойным ведром, окруженным мухами и липкими лужами грязи. Но стоило всем собраться вместе, мусорный бак начинал светиться, а потом взмывал в небо, разбрасывая звезды из выхлопной трубы; Лидия понятия не имела, откуда у помойки выхлопная труба, – тогда ей было всего шесть лет, – но, Dios mío, что это было за зрелище.

Странно, конечно, что ей на ум вдруг пришло это детское телешоу: она и думать про него забыла, да и голубой фургон мало чем напоминал волшебный бак для мусора. Но в тот момент Лидия испытывала то же самое пьянящее чувство, как в детстве, когда наблюдала за извержением помоечных искр и за тем, как группа друзей хваталась за края своей посудины, чтобы случайно не вывалиться наружу; всем было наплевать на физику, гравитацию и обжигающие свойства планетарной атмосферы. Для них не существовало преград.

– Помните ту программу? Из детства? – спросила Лидия у Марисоль. – В ней еще была летающая помойка?

Марисоль помнила.

Шел второй час езды, как на дороге впереди вдруг загорелись огни; вскоре фургоны подъехали к пропускному пункту. Света было достаточно, чтобы Соледад узнала в полумраке форму агентов миграционной службы. Ребека расплакалась. Подобрав под себя пятки, она скукожилась в объятьях старшей сестры. Соледад цыкнула и прикрыла ей лоб ладонью. Положила ее голову к себе на плечо и велела закрыть глаза. Стала напевать что-то на древнем языке, понятном только им двоим.

– Очень скоро все закончится. Мы будем в безопасности. Не смотри, сестричка.

Уткнувшись носом в шею Соледад, Ребека тяжело вздохнула; по щекам у нее катились слезы и беззвучно капали на смуглую кожу сестры. Шакал выбрался из машины и шагнул навстречу двум офицерам, вооруженным фонариками и AR-15. Они поздоровались так, словно были знакомы, после чего койот протянул им конверт. Проговорив минуты две, он вернулся обратно к пикапу; следом за ним подошли agentes и стали по очереди подсвечивать фонариками лица мигрантов. Когда луч коснулся Ребеки, девочка так и не подняла головы. Соледад сжала челюсти и взглянула прямо на свет. Глаза ее увлажнились, но смотрели не моргая.

– Эй, хефе, эту мы, наверное, оставим себе, – сказал один из полицейских Шакалу, сидевшему в машине с опущенным стеклом.