Эта эпоха расправилась с ним — она, говоря заключительными словами романа Джорджа Оруэлла «1984», заставила его «одержать над собой победу» и «полюбить Старшего Брата». Произведения, созданные в пору его «победы» и «любви» к режиму, писались добросовестно, с искренним старанием, профессионально, с уважением, даже восхищением своими новыми героями (например, цикл рассказов о партизанах «Никогда не забудете»), в них есть литературное мастерство, но — уже без чудотворства его неповторимого и редчайшего таланта. Это — другой Зощенко, пишущий как другие. И когда берешь в руки книгу, изданную в 1963 году, через пять лет после его смерти, в Ленинграде, его родном Питере, книгу, в которой нет ни одного (!) рассказа 20-х и даже 30-х годов, зато есть «Рассказы на колхозные темы», то ловишь себя на мысли, а не однофамилец ли этот автор известному писателю? Нет, к сожалению, не однофамилец. Это писатель, которому запретили пользоваться его талантом и вынудили писать по-другому, как все, на потребу режиму. А составители и редакторы этого сборника явно преследовали эту цель — показать «перековавшегося» писателя. Так продолжали «убивать пересмешника» и после его физической смерти.

Но все то, что было написано Зощенко с Божьей искрой его исключительного таланта, не умерло. Ушли из жизни его гонители и разнокалиберные временщики эпохи, а он вернулся. Ибо Литература отбирает в свой пантеон, не глядя ни на какие «периоды» с их земными владыками.

Во время беседы с М. М. Зощенко 20.VII — с.г. ему был поставлен ряд вопросов, ответ на которые дает представление о его настроениях и взглядах.

1. Каковы были причины первого выступления против вашей повести «Перед восходом солнца»?

Ответ: «…Мне было ясно дано понять, что дело здесь не только в повести. Имела место попытка „повалить“ меня вообще, как писателя».

2. Кто был заинтересован в этом? Ваши литературные враги?

Ответ: «… Нет, тут речь могла идти о соответствующих настроениях „вверху“. Дело в том, что многие мои произведения перепечатывались за границей. Зачастую эти перепечатки были недобросовестными. Под рассказами, написанными давно, ставились новые даты. Это было недобросовестно со стороны „перепечатчиков“, но бороться с этим я не мог. А так как сейчас русского человека описывают иначе, чем описан он в моих рассказах, то это и вызвало желание „повалить“ меня, так как вся моя писательская работа, а не только повесть „Перед восходом солнца“, была осуждена „вверху“. Потом в отношениях ко мне был поворот».

3. Как вы относитесь к статье Еголина[1], напечатанной в «Большевике»?[2]

Ответ: «…Считаю ее нечестной, т. к. Еголин в отношении моей повести — до критических выступлений печати — держался другого взгляда. Юнович (ред. „Октября“) может подтвердить это. Еголин одобрял повесть. Но когда ее начали ругать, Еголин струсил. Он боялся, что я „выдам“ его, рассказав о его мнении на заседании президиума Союза Писателей, где меня ругали. Видя, что я в своей речи не „выдал“ его, Еголин подошел ко мне после заседания и тихо сказал: „повесть хорошая“».

4. Говорили ли вы кому-нибудь впоследствии о поведении Еголина?

Ответ: «Говорил Поликарпову»[3].

5. Как отнесся к вашим словам Поликарпов?

Ответ: «Он необычайно заинтересовался моими словами, сказал, что у него есть и другие материалы, подтверждающие мои слова и свидетельствующие о том, что некоторые партийные руководящие работники проводят неправильную линию. Поликарпов потребовал, чтобы я написал об этом, подал заявление о поведении Еголина».

6. Зачем он потребовал от вас письменного заявления?

Ответ: «Он сказал, что перешлет его Щербакову».

7. Подали ли вы это заявление?

Ответ: «Нет, мне стало жаль Еголина».

8. Настаивал ли все-таки Поликарпов на подаче заявления?

Ответ: «Он кричал на меня, требуя подать заявление, но я этого не сделал».

9. Как вы намерены держать себя в отношении Еголина?

Ответ: «Я напишу повесть, в которой расскажу всю историю своей повести „Перед восходом солнца“. В этой повести я выведу Еголина — и выведу во всей неприглядности его поведения».

10. Узнает ли он себя в той повести?

— «Бесспорно узнает, так как я обо всем напишу откровенно».

11. Были ли еще примеры такой двурушнической оценки вашего произведения?

— «Были. В частности, могу назвать Шкловского — Булгарина нашей литературы — до „разгрома“ повести он ее хвалил, а потом на заседании президиума союза ругал. Я его обличил во лжи, тут же на заседании».

12. Как оценивает вашу повесть Тихонов?

— «Он хвалил ее. Потом на заседании Президиума объяснил мне, что повесть „приказано“ ругать, и ругал, но ругал не очень зло. Потом, когда стенограмма была напечатана в „Большевике“, я удивился, увидев, что Тихонов меня так жестоко критикует[4]. Я стал спрашивать его, чем вызвана эта „перемена фронта“? Тихонов стал „извиняться“, сбивчиво объяснил, что от него „потребовали“ усиления критики, „приказали“ жестоко критиковать, — и он был вынужден критиковать, исполняя приказ, хотя с ним и не согласен».

13. Как вы расцениваете снятие ваших рассказов в «Ленинграде»?

— «Объясняется все тем, что в „Ленинграде“ все делают с оглядкой на Москву, в данном случае на статью Еголина, не зная истинного отношения Москвы ко мне».

14. А какое к вам теперь отношение в Москве?

— «Хорошее. Об этом я сужу на основании слов Тихонова. Когда я его видел в Москве, Тихонов сказал, что я уже „вышел из штопора“. Потом, в последний свой приезд, он снова сказал мне, что статья Еголина — пустяки, и отношение ко мне, независимо от этой статьи — наилучшее».