Кэм был рожден для того, чтобы повелевать людьми. И теперь Пенелопа не могла поверить, что он любил ее настолько, что был готов умолять.

– Пен, прошу тебя, скажи что-нибудь. Даже если это разобьет мне сердце. – Кэмден сжал плечи жены и лишь потом, опомнившись, отпустил.

– Ты… – Пен сглотнула, ибо в горле пересохло так, что она не могла говорить. – Ты говоришь… правду?

– Черт возьми конечно же я говорю правду, – заявил Кэмден. Он хотел снова прикоснуться к жене, но тут же передумал. И этот исполненный страданий беззащитный жест точно ножом полоснул ее по сердцу.

– Если ты мне солгал, я никогда тебя не прощу, – выпалила Пен.

– У тебя нет причин давать мне второй шанс, но если так случится, то обещаю: я сделаю тебя счастливой. – Зеленые глаза Кэмдена, казалось, прожигали ее насквозь. – Избавь меня от страданий, Пен. Скажи, что надежда есть.

Пенелопа заморгала, пытаясь прогнать навернувшиеся на глаза слезы. Несмотря на страдания и боль, этот полный драматизма день стал счастливейшим в ее жизни.

– Я не понимаю, как это случилось, – пробормотала она, взяв мужа за руку.

На щеке Кэмдена вновь задергался мускул.

– Мне кажется, я люблю тебя уже несколько недель. Но я такой новичок в любви… Лишь когда ты стала между Гарри и Литом, я окончательно понял, что ты для меня значишь. – Кэмден судорожно сглотнул. – Ты готова умереть за тех, кого любишь. Вот такая простая истина. И когда я принял ее, все стало на свои места. Я прошу лишь об одном, Пен, скажи, что еще не слишком поздно.

Пенелопа стояла точно громом пораженная. Но еще не совсем счастливая. Еще ни в чем не уверенная. Но вот она заглянула в глаза мужа – и тотчас же поверила ему. И в тот же миг она проиграла битву со слезами – они покатились по ее щекам.

– Не плачь, Пен. Прошу тебя, не плачь, – прошептал Кэмден, взяв ее лицо в ладони.

– О, Кэм… – Эмоции душили ее, лишая способности говорить, и вместо этого она поцеловала его пальцы. И это был поцелуй почитания. Поцелуй благодарности. Поцелуй обретенной любви. – Поверь, Кэм, ты и есть тот мужчина, которого я люблю.

Это признание было произнесено так тихо, что Кэмден наверняка ничего не расслышал. Но он вдруг сказал:

– Что ты сказала? Повтори.

Сквозь туманившие взор слезы Пен посмотрела на мужа.

– Я сказала, что люблю тебя. – Она судорожно сглотнула и, наконец, раскрыла тайну, которую хранила в своем сердце много лет. – Я всегда любила тебя. Тебя и только тебя.

Она увидела в глазах Кэма проблеск надежды, который тут же сменился замешательством.

– Но когда я сделал тебе предложение…

Обвивая руками шею мужа, Пенелопа поцеловала его со всей той любовью, что хранилась в ее сердце. В ответном же поцелуе Кэма крылся невысказанный вопрос. Казалось, он хотел ей поверить, – но не мог. Впрочем, Пен чувствовала то же самое, когда он признался ей в любви.

Прервав поцелуй, она пояснила:

– Я ответила отказом, так как мне было бы невыносимо жить с тобою и знать, что ты никогда не ответишь мне взаимностью.

Зеленые глаза Кэмдена вспыхнули, а его губы изогнулись в торжествующей улыбке.

– Ты такая гордая…

– Ты тоже.

– Пен, мне давно уже следовало понять, что я люблю тебя. Ведь при мысли о том, что ты утонула… Мне тогда захотелось умереть. – Глаза Кэмдена потемнели. – Ох, я так долго причинял тебе боль и даже не подозревал об этом. Сможешь ли ты меня простить?

Пенелопа улыбнулась в ответ, и лучившаяся в этой улыбке радость прогнала прочь горечь сожалений.

– Кэм, скажи еще раз, что ты меня любишь.

– Пен, я тебя люблю. – Он все еще произносил эти слова так, словно боялся обжечься. Снова взяв лицо жены в ладони, Кэмден опять ее поцеловал и улыбнулся.

– Твои слова звучат как-то неуверенно… – заметила Пенелопа, решив поддразнить мужа.

Улыбка Кэма стала еще шире, и вскоре все его лицо сияло.

– Я люблю тебя, Пенелопа Ротермер, – отчетливо проговорил он.

– Так лучше, – кивнула Пенелопа. И действительно, признание Кэмдена прозвучало подобно победоносному звуку фанфар.

– Значит, и ты меня любишь… – Он говорил так, словно столкнулся с величайшим в мире чудом. – Ты меня любишь, а я люблю тебя…

Глухо застонав, Кэмден заключил жену в объятия. И теперь она ощущала себя частью мужа даже сильнее, нежели во время их страстных ночей.

– Мы все-таки дошли до счастливого финала, – прошептала Пен, уткнувшись в грудь Кэма, где отчаянно колотилось сердце. Сердце, с которого он, наконец, снял замки и которое подарил ей. Но она никогда не приняла бы это как должное. Никогда.

Объятия Кэмдена стали почти болезненными, когда он прошептал:

– Я всегда буду любить тебя, счастье мое.

Черт бы побрал эти слезы! Пен никак не могла их унять, и теперь они насквозь промочили сюртук мужа.

– Кэм, тебе придется наверстать упущенное.

– Всего каких-то пятьдесят лет обожания, и мы будем квиты, – с улыбкой ответил Кэмден.

– Буду ждать с нетерпением.

– Я тоже, – с жаром произнес Кэм. – А теперь позволь мне отвезти тебя в гостиницу, где я докажу свою преданность.

– Что ж, начало замечательное.

Всю свою жизнь они шли к этой минуте. Они выжили в шторме и теперь пристали к гавани. И после долгих лет странствий Пен наконец-то оказалась дома.

Фентонуик, Дербишир, декабрь 1828 года

Проснувшись в своей спальне, Пен тотчас же увидела Кэмдена, сидевшего с ней рядом. Он откинул с ее лба волосы и улыбнулся, когда она открыла глаза. Улыбка же его была наполнена такой любовью, что Пен задрожала всем телом. Даже теперь, спустя месяцы после признаний в убогом номере ливерпульской гостиницы, Пенелопа не переставала изумляться тому, что ее мечты стали явью.

– Привет, – сонно протянула она, улыбаясь в ответ.

– Привет. – Кэм поцеловал жену с такой сладостной нежностью, что по ее телу снова прокатилась дрожь. – Как ты себя чувствуешь?

– Как сердитая слониха. – Пен позволила Кэмдену помочь ей сесть и откинуться на подушки. – Твой сын не давал мне спать почти всю ночь. Он явно жаждет общения.

Кэм тихо рассмеялся.

– Моя дочь такая же неугомонная, как и ее мать.

Этот дружеский спор относительно пола будущего ребенка продолжался на протяжении нескольких месяцев. В Ливерпуле слова Пен о том, что она, возможно, носила под сердцем ребенка Кэма, оказались пророческими. Вскоре после того как они вернулись в Лондон, ее начала мучить утренняя тошнота. Потом на протяжении нескольких наполненных счастьем месяцев она чувствовала себя замечательно. Только в последние несколько недель огромный живот причинял неудобство, и Пен стала часто уставать.